Книга тишины. Звуковой образ города - Сергей Юрьевич Румянцев

Перезвон по несколько раз в каждый колокол или било – обычно 3, 5 или 7 раз, символизирующие соответственно Св. Троицу, Крест (Страсти Господни) и Полноту Веры (Славу Божию) – совершается многократно и одновременный удар в несколько колоколов или бил (удар «во вся») выполняется, как правило, один раз в конце перезвона. Данный вид перезвона хотя и является скорбным, однако считается более торжественным и осуществляется по-разному в зависимости от праздника, местных традиций или как скажет настоятель.

2.4.7. Трезвон – это звон во все колокола или била. По своей форме он не ограничен, поэтому звонарь сам выбирает состав используемых колоколов или бил, а также ритмику, динамику и композицию исполнения. Трезвон выражает собой христианскую радость и торжество. В нем участвуют обычно все три группы колоколов или бил, каждая из которых имеет свою партию. При этом по установившейся традиции в трезвоне используется обычно размерность такта три четверти (3/4) или четыре четверти (4/4) и может участвовать только тот самый большой благовестник (колокол или било), который участвовал в благовесте перед началом данного богослужения (меньше можно, но не больше).

При исполнении отдельно трезвона обычно имеются 3 отрезка: начало (затравка), собственно звон и окончание (концовка). Затравка обычно представляет собой три редких удара в благовестник, символизирующих Св. Троицу, или другие варианты.

Основная часть трезвона (собственно звон) может исполняться с небольшими паузами в один, два или три приема (стиха, серии), каждый из которых иногда оканчивается аккордом 1, 2 или 3 раза по номеру стиха. Причем каждая такая серия звона может иметь свою ритмику, темп, динамику и композицию. Заканчивается трезвон обычно троекратным аккордом или другим способом.

Несомненно, трезвон должен соответствовать характеру богослужения, праздника или события, при котором идет звон, соблюдая при его исполнении определенную умеренность (т. е. избегая различных излишеств).

Продолжительность трезвона определяется прочтением единожды псалма 50-го или определенным временем, исходя из характера праздника, конкретных условий или указаний настоятеля.[191]

Приложение 4

Слышали звон?.

«Если же вы захотите получить от старого города впечатление, которого современный Париж вам уже дать не может, то при восходе солнца, утром в день большого праздника, на Пасху или Троицу, взойдите на какое-нибудь возвышенное место, где бы столица была у вас перед глазами, и дождитесь пробуждения колоколов. Глядите, как по сигналу, данному с неба – ибо подает его солнце, – сразу дрогнут тысячи церквей. Сначала это редкий, перекидывающийся с одной церкви на другую перезвон, словно оркестранты предупреждают друг друга о начале. Затем, внезапно, глядите, – ибо кажется, что иногда и ухо обретает зрение, – глядите, как от каждой звонницы одновременно вздымается как бы колонна звуков, облако гармонии. Сначала голос каждого колокола, поднимающийся в яркое утреннее небо, чист и поет как бы отдельно от других. Потом, мало-помалу усиливаясь, голоса растворяются один в другом: они смешиваются, они сливаются, они звучат согласно в великолепном оркестре. Теперь это лишь густой поток звучащих колебаний, непрерывно изливающийся из бесчисленных колоколен; он плывет, колышется, подпрыгивает, кружится над городом и далеко за пределы горизонта разносит оглушительные волны своих раскатов.

А между тем это море созвучий отнюдь не хаотично. Несмотря на всю свою ширину и глубину, оно не утрачивает прозрачности; вы различаете, как из каждой отдельной звонницы змеится согласный подбор колоколов; вы можете расслышать диалог степенного большого колокола и крикливого тенорового; вы различаете, как с одной колокольни на другую перебрасываются октавы; вы видите, как они возносятся, легкие, окрыленные, пронзительные, источаемые серебряным колоколом, и как грузно падают разбитые, фальшивые октавы деревянного; вы наслаждаетесь богатой скользящей то вверх, то вниз гаммой семи колоколов церкви св. Евстафия; вы видите, как в эту гармонию вдруг невпопад врывается несколько ясных стремительных ноток и как, промелькнув тремя-четырьмя ослепительными зигзагами, они гаснут, словно молния. Там запевает аббатство Сен-Мартен, – голос этого певца и резоки надтреснут; а ближе, в ответ ему, слышен угрюмый, зловещий голос Бастилии; с другого конца к вам доносится низкий бас мощной башни Лувра. Величественный хор колоколов Дворца правосудия шлет непрерывно во все концы лучезарные трели, на которые через равномерные промежутки падают тяжкие удары набатного колокола Собора Парижской Богоматери, и трели сверкают, точно искры на наковальне под ударами молота. Порою до вас доносится в разнообразных сочетаниях звон тройного набора колоколов церкви Сен-Жермен-де-Пре. Время от времени это море божественных звуков расступается и пропускает быструю, резкую фразу с колокольни церкви Благовещенья, которая, разлетаясь, искрится, словно бриллиантовый звездный пучок. И смутно, приглушенно, из самых недр оркестра еле слышно доносится церковное пение, которое словно испаряется сквозь поры сотрясаемых звуками сводов.

Поистине, вот опера, которую стоит послушать. Смешанныйгул, обычно стоящий над Парижем днем, – это говор города; ночью – это его дыхание; а сейчас – город поет. Прислушайтесь же к этомухору колоколов; присоедините к нему говор полумиллионного населения, извечный ропот реки, непрерывные вздохи ветра, торжественный отдаленный квартет четырех окружных лесов, раскинувшихся по гряде холмов на далеком горизонте, подобно исполинским трубам органов; смягчите этой полутенью то, что в главной партииоркестра звучит слишком хрипло и слишком резко, и скажите – естьли в целом мире что-нибудь более пышное, более радостное, более прекрасное и более ослепительное, чем это смятение колоколов и звонниц; чем это горнило музыки; чем эти десять тысяч медных голосов, льющихся одновременно из этих каменных флейт высотой в триста футов; чем этот город, превратившийся в оркестр, чем эта симфония, гудящая словно буря?»

(В. Гюго «Собор Парижской Богоматери»)

Пожалуй, в «большой» европейской литературе двух минувших веков не найти столь масштабной, так мощно выписанной картины колокольного звона. И не просто звона. Гюго великолепно уловил его средообразующую функцию, способность концентрировать <…> вокруг себя множество иных звуков. Положим, это ощущение звуковой материи вокруг звона, образование «звуковой галактики» происходит лишь в нашем восприятии. Что с того? Да, в центре звуковой среды всегда стоит человек – воспринимающий и воспроизводящий <…> Человек – творец шума, создатель тишины и ее убийца. Но звон побуждает его по-особому воспринимать мир, выделять его звенящие звукокомпоненты. Звон – серебряный стержень, бобовый стебель от земли до неба, сакральное и бытовое, земное и небесное одновременно. Та лестница, о которой перед смертью говорил Гоголь… Или, как у Гюго – «от каждой звонницы одновременно вздымается как бы колонна звуков, облако гармонии». Здесь великолепно схвачено единство звона и звонницы, «звуковой колонны» и «каменных флейт высотой в триста футов».

<…> Роман В. Гюго был написан в 1831 году. Через