Сталинград. Как состоялся триумф Красной Армии - Майкл К. Джонс

Чуйков понимал, сколь важным был этот выступ, «висевший, как дамоклов меч, над главной группировкой противника», и решил удержать его. Тем более что его защитники одновременно защищали речные балки Мечетки и Орловки, которые впадали в Волгу к северу от сталинградского Тракторного завода, таким образом блокируя заманчивую дорогу, по которой немцы могли бы просочиться в тыл 62-й армии и атаковать.

Чуйков подчинил оборону Орловки группе Горохова и поддерживал ее снабжение и пополнение бойцами. Выступ удерживался 115-й бригадой капитана Андрющенко. Владимир Туров был в ней командиром батальона. Он отмечает: «Там были совершенно другие боевые условия. Мы не укрывались в руинах города, а сражались на открытом пространстве, где мало что могло нас защитить. У нас совершенно не было бункеров и бетонированных огневых позиций. Нам приходилось искать спасения от мощи немецкой авиации в любых естественных укрытиях, таких как овраги и балки реки. Но наша задача была крайне важна. Мы отвлекали врага от полномасштабного наступления на северный Сталинград».

В Орловке шли жесточайшие бои. Туров вспоминает один особенно ужасающий эпизод, происшедший в середине сентября 1942 года: «Я увидел бегущего ко мне бойца. Он был покрыт грязью и кровью, у него не было оружия. Он делал глотательные движения, пытаясь что-то сказать, но из его горла вырывались только странные животные звуки. Он подбежал ближе, и я узнал его. Это был старший лейтенант Александров – наш старейший боец, ему было около пятидесяти лет. Он работал учителем перед войной и настоял, чтобы его взяли в армию. Он хотел сделать хоть что-нибудь для своей страны».

Туров продолжает: «Медленно к Александрову начал возвращаться дар речи. Сначала он просто повторял: «Немцы здесь! Немцы здесь!» – и было невозможно что-либо понять. Но постепенно его рассказ прояснился. Немецкая пехота штурмовала его позицию и из-за неожиданной атаки и отчаянного рукопашного боя прорвалась. Александров никогда в своей жизни не дрался так, но когда молодой и крепкий немецкий офицер прыгнул в его траншею всего в нескольких шагах от него и проткнул штыком стоявшую рядом медсестру, его охватила неистовая ответная злоба. Он вцепился в немца, выведя его из равновесия, а затем впился зубами в его горло и перекусил артерию. Александрова залила кровь. В глубоком шоке он заблудился, совершенно потеряв ориентацию. На время он потерял дар речи».

Немецкий натиск не ослабевал. Каждый день их артиллерия и авиация обрушивали всю свою мощь на русские позиции, затем в бой вступали фашистские танки и пехота. «Наши силы постоянно истощались, – продолжает Туров. – Мы получали пополнения, но их было недостаточно. Однажды Чуйков прислал мне еще четыреста солдат, но когда я распределил их вдоль передовой, между группами бойцов остались промежутки по двадцать-тридцать метров. У нас было только двадцать тяжелых пулеметов и три противотанковых орудия. Я был неподалеку от наблюдательного пункта, когда немцы начали атаку. Я увидел огромное множество танков и следующую за ними пехоту. Я не думал, что мы сможем удержаться. Мой батальон просто не имел для этого достаточных сил. Но я понял, что мои солдаты ощущают то же и пристально смотрят на меня, чтобы увидеть мою реакцию. Я никогда не ощущал столь остро свою обязанность командовать. Я свернул самокрутку. Немцы продвигались, но я неожиданно понял: я не должен показать малейших признаков паники или спешки. Поэтому я помедлил, нарочито неспешно скручивая табак, и затем закурил. В это мгновение ко мне вернулась решимость противостоять врагу, и мои бойцы тоже почувствовали ее. Я заговорил тихо, но по-настоящему убежденно: «Приготовиться к танковой атаке, передать приказ остальным!» Вокруг себя я услышал море голосов, передающих мой приказ. Они становились громче и решительнее, словно волна вернувшейся к бойцам гордости прокатилась вдоль линии обороны. К нам вернулась надежда, словно какой-то голос сказал: «Мы сможем сделать это!»

Когда немцы приблизились, мы открыли по ним огонь из всего, что у нас было. Первый танк загорелся, второй рванулся в сторону, но тоже был поражен. У нас не было достаточно боеприпасов, чтобы вести заградительный огонь долгое время, но враг пришел в замешательство и начал отступать. Так мы смогли продержаться еще один день».

Незащищенность позиций на Орловском выступе препятствовала поступлению грузов и пополнений войскам, занимавшим его. 19 сентября Горохов приказал Евгению Куропаткову направить на помощь осажденным защитникам колонну из Спартановки и сопровождать ее.

Куропатков вспоминает: «Горохов беспокоился, что мы не сможем удержать Орловку, но мы мало чем могли помочь ребятам, державшимся там. Моя 196-я дивизия размещалась в Спартановке, но ее численность сократилась всего до пары сотен бойцов, и у нас осталась всего одна грузовая машина.

Тем не менее Горохов хотел помочь им, переправить к ним провиант и боеприпасы и забрать раненых. Как только мы выдвинулись, немецкая авиация начала кружить над нашей колонной. Они устроили буквально хоровод: их самолеты бомбили нас один за другим. Я не думал, что мы сможем продержаться еще хотя бы час. Но у всех нас была одна мысль: мы не позволим сломить наших товарищей. Нам приходилось прятаться в укрытиях, продвигаться на несколько шагов и искать укрытия снова. Мы несли ужасные потери на нашем медленном, прерывистом пути, но не сдавались. Я думаю, что мы в конце концов достигли Орловки исключительно благодаря силе воли».

Условия, в которых оказались защитники выступа, были чрезвычайно тяжелыми. «Нашим бойцам не хватало провианта, – вспоминает Туров. – Когда до меня дошел слух, что полевые кухни наконец прибыли в Орловку, я отправился его проверить. От наших передовых позиций до поселка было пять километров, и я поразился, что нигде не встретил заградотрядов. Не было ничего, чтобы помешать бегству с поля боя. Хроническая нехватка обеспечения послужила причиной того, что некоторые части Красной Армии оставили свои позиции. Но наши ребята стояли и сражались».

По мнению Турова, воля к сопротивлению появилась вместе с новым образом мышления армейского руководства: «Когда Чуйков принял командование, среди нас распространился руководящий принцип: больше не должно было быть разделения между командирами и рядовыми солдатами. В результате мы вместе делили нашу пищу и спали в одних и тех же траншеях и блиндажах. Командиры батальонов и даже полков оставались на линиях обороны и сражались вместе со своими людьми. Нашим правилом стало: каждый человек равноценен другому. Это изменило настроения среди наших солдат. Однажды, когда врагу удалось обойти позиции моих бойцов и небольшие группы сражались в окружении, Андрющенко лично