Пути России от Ельцина до Батыя: история наоборот - Дмитрий Яковлевич Травин

бюджета. Если противники Испании могли при организации боевых действий полагаться лишь на налоговые поступления от своих земель и городов, то испанцы в дополнение к налогам имели колониальные ресурсы. Серебряный флот вез в Европу богатства, добытые из земли индейцами, и эти богатства превращались в зарплату наемных солдат, в огнестрельное оружие, в мощные фортификационные сооружения. При наличии большого бюджета можно было не думать об эффективности экономики. Более того, гордым кастильцам она представлялась делом второстепенным в сравнении с войной. Пока купцы и ремесленники цинично набивали карманы, солдаты сражались за величие католических идей против врагов внешних (турки) и внутренних (протестанты).

Тем временем в экономике происходили неблагоприятные для Испании перемены. Большой приток серебра повышал уровень жизни тех испанцев, которые были с ним связаны, начиная с солдат и заканчивая ремесленниками. Одна часть общества получала деньги за свою службу, другая — хорошо зарабатывала на продаже товаров. Высокий спрос, как это и бывает в экономике, порождал инфляцию. А на рост цен реагировал бизнес соседних стран. Стал возрастать экспорт их товаров в Испанию, на продажах все чаще хорошо зарабатывали иностранцы. Из-за Пиренеев рабочая сила хлынула в страну с хорошими заработками, поскольку она нуждалась в мигрантах: гордые кастильцы предпочитали престижную и хорошо оплачиваемую воинскую службу трудовым «подвигам» в тылу. Испанская экономика, начинавшая с прироста доходов, постепенно стала сворачиваться из-за неэффективности и неконкурентоспособности. Если бы при этом нарастали поступления заокеанского серебра, такой хозяйственный упадок оказался бы не слишком заметен. Но природные ресурсы со временем исчерпываются. Исчерпание колониальных богатств совпало с упадком национальной экономики. Короне трудно стало содержать огромную армию, тем более что геополитические амбиции «исчерпанию» не подвергались. Все глубже втягиваясь в европейские войны, Испания не соразмеряла свои финансовые возможности с расходами на милитаризацию. Какое-то время бюджет спасали кредиты, но после ряда банкротств выяснилось, что и кредитный рынок не является неисчерпаемым.

Подобные истории принято порой называть ресурсным проклятием. Богатство, даруемое природой, бьет по способности населения создавать богатства своими трудами. Про существование ресурсного проклятия часто говорят применительно к СССР и России последних сорок — пятьдесят лет. В российском случае природа одарила нас нефтью и газом. В испанском случае ресурсное проклятие проистекало от благородных металлов, но суть проблемы тогда была такой же, как у нас сейчас.

Впрочем, хозяйственное отставание, вызванное формированием неблагоприятных условий для отечественного бизнеса, не могло стать причиной фатального упадка на несколько столетий. Ведь по прошествии некоторого времени, когда иссякли текущие из-за океана серебряные реки, а экономика соседних стран поднялась настолько, что перестала быть поставщиком мигрантов за Пиренеи, в Испании вновь должны были появиться стимулы для занятия бизнесом. Солдатская служба кормила все хуже, а рынок испытывал потребность в отечественных товарах, что давало возможность кормиться трудом своих рук, а не стрельбой по противнику. В какой-то мере трансформация условий, необходимых для развития экономики, создала стимулы трудиться. Испания с голоду не умирала. Но все же столь длительное отставание от стран, расположенных к северу от Пиренеев, нельзя объяснить лишь ресурсным проклятием. Была и другая причина испанского упадка. Обнаружить ее можно опять-таки лишь погружением в колодец прошлого.

Причиной упадка является испанская инквизиция, которую редко сопоставляют с экономическим и политическим развитием страны. У многих историков религиозные проблемы существуют сами по себе, а экономические и политические связи с ними как бы не имеют. Но идеология не может рассматриваться вне связи с экономикой и политикой. Печальный советский опыт это показывает. И опыт испанский говорит о том же: репрессии, вызванные борьбой с еретиками, серьезно сказывались на каждом, кто не вполне вписывался в тот правильный католический образ жизни, на страже которого стояла инквизиция.

Трудно развиваться бизнесу, когда в любой момент на него может наехать влиятельная структура, существующая фактически только для осуществления наездов. Конечно, предприниматель — не значит еретик. Но подвести неугодного инквизиции купца под статус еретика было не столь уж трудно. Многие из них имели еврейское происхождение, и это вызывало подозрение, что конверсо (крестившийся еврей) тайно исповедует иудаизм или даже держит подпольную синагогу. От инквизиторов можно было порой откупиться. Но сам факт получения денег от бизнеса лишь стимулировал в дальнейшем активный поиск еретиков. Ведь чем больше удастся их обнаружить, тем больше становятся легальные доходы инквизиции и нелегальные доходы ее служителей.

Подобные проблемы возникали не только с бизнесом. Любой нестандартно мыслящий ученый, любой политический деятель (даже самого высокого ранга), стремившийся осуществить реформы, мог попасть под подозрение. При наличии института, способного любого человека обвинить в ереси, естественным становилось стремление не высовываться. Испанская элита придерживалась сложившихся традиций, много молилась (или имитировала искреннюю веру в Бога), строила новые храмы, украшала старые, много жертвовала монастырям, благодаря которым численность монахов была, возможно, самой большой в Европе. Оставшиеся средства использовались для строительства дворцов, покупки земель и титулов. Стагнация становилась целью, тогда как любая модернизация рассматривалась как опасная затея. И так обстояло дело на протяжении веков — до преобразований XIX столетия.

Как Польша потеряла саму себя

Сегодня Польша является одной из наиболее влиятельных стран Центральной и Восточной Европы. Но в XVIII веке с ней случилась трагедия, после которой трудно было даже представить будущее возрождение Польского государства, разделенного тремя сильными соседями — Россией, Пруссией и империей Габсбургов. Польша не смогла оказать им достойного сопротивления, не смогла обзавестись союзниками, которые желали бы ее сохранить для поддержания европейского баланса сил, более того — не смогла убедить Европу в том, что она достойна, если можно так выразиться, собственной государственности. Польский король в XVIII веке не принадлежал к династии, обладавшей «божественными» правами на престол. Монархия в Речи Посполитой, объединявшей Литву и Польшу, была выборной. Наши нынешние представления о добре и зле исходят из того, что выборность, демократичность, народность — это очень хорошо. Но в представлениях европейских элит XVIII века все выглядело совершенно иначе. Вот что писал о польской трагедии знаменитый мыслитель XIX века лорд Актон:

Польша не обладала гарантиями стабильности, вытекавшими в других странах из династических связей и из теории законности власти, согласно которой корона передавалась по наследству или в результате брака. Монарх, в жилах которого не текла королевская кровь, корона, возложенная по воле народа, — были в ту эпоху династического абсолютизма возмутительными аномалиями, поруганием священных прав. Страна была исключена из европейской системы в силу самой природы своих институтов. <…> И вот после долгой борьбы в поддержку кандидатов, которые были их ставленниками, соседи Польши отыскали, наконец, средство для окончательного уничтожения польского государства. <…> Впервые в новой истории значительное государство было разделено соединенными усилиями врагов, которые