Дельфийский Оракул - Уильям Брод

проводят аналогию между ее философскими и метафизическими крайностями. Помимо прочего, они опасаются того, что стремительная атака редукции посеет грубый скептицизм, который отвергает не только гуманистические взгляды, но и большую часть подчиняющегося здравому смыслу мира, включая модернистское искусство. Их опасения нельзя назвать необоснованными.

Сугубые редукционисты утверждают, что процесс редукции определяет реальность и что все остальное — мираж, что самые фундаментальные объекты в природе намного реальнее, чем, скажем, явления материального мира, которые воспринимаются человеческими органами чувств. Сэр Артур Эддингтон, знаменитый английский астроном, защищает эту точку зрения с помощью так называемого парадокса Двух Столов. Стол, который он видел своими глазами, писал Эллингтон, был воображаемым. Более реальным был стол, который наука определяет как в основном пустое место, заполненное массой крошечных электронов, природа и поведение которых хорошо известны и точно измерены. «Современная физика тончайшими опытами и беспощадной логикой убедила меня в том, что мой второй научный стол является единственным, в действительности находящимся в том месте». Так писал он в популярной книге, отбрасывая все другое как выдумки алхимического ума. Его, отвергающего иную, кроме физической, реальность, привлекает популярное среди редукционистов выражение «ничего кроме», поскольку жизнь представляет собой не что иное, как одну из химических реакций.

Либералы возражают, говоря, что редукционисты просто объясняют один срез невероятно сложного мироздания, которое в основе своей не изучено и, возможно, в некоторых случаях непроницаемо для человеческого разума. Для них редукция обозначает лишь начало неизвестного, подобно краю древней географической карты.

Главное же обвинение, предъявляемое редукционистам философами и многими учеными-естественниками, указывает на то, что редукционный натурализм имеет тенденцию оставлять в стороне крупные, запутанные и чрезвычайно сложные вопросы жизни, вроде истины, человеческих ценностей, справедливости, красоты, смелости, моральной устойчивости, интеллектуальной последовательности, целеустремленности, любви, истории, совести и того, что Дельфийский оракул мог бы назвать вопросом о лодке. Критики говорят, что, даже узнав все, что можно узнать об отдельных кусочках вещей, находящихся в самом основании редукционистской кучи, часто невозможно выяснить, как получается сложность качеств и как функционирует вся система в целом, как бы Уилсон ни доказывал противоположное. Атомы углерода мало что говорят об алмазе, так же как молекулы воды — о снеге, а кирпичи — о построенном из них соборе. Как выражаются экономисты, каждая сложная экономика больше (или меньше), чем сумма ее составляющих.

Не так давно Майкл П. Линч, молодой американский философ, выразил довольно убедительную мысль, что в редукционистском натурализме заложено противоречие, которое подрывает его претензию на исключительность в том смысле, что натурализм якобы представляет собой единственное средство получения надежного знания. Он указывает на то, что редукционизм не в состоянии определить, что такое истина, качество нематериальное, и что по этой причине редукционисты не могут утверждать, что их миропонимание есть единственный истинный путь к познанию. Если истина имеет значение, трактует он, доказывая свою мысль, редукционный натурализм должен быть ложным.

Джон К. Полкинхорн, физик-теоретик, принявший сан англиканского священника, говорит о том же, подчеркивая, что редукция угрожает ничего не оставить от логики. Редукционизм, говорит он, «самоубийственен. Он не только выбрасывает на помойку все наши представления о красоте, моральных обязательствах и религиозном откровении. Он уничтожает и рациональность. Мысль подменяется электрохимическими явлениями. Два таких явления не могут противостоять друг другу в логическом дискурсе. Они и не верные, и не ошибочные. Они просто происходят». Самые резкие критики редукции утверждают, что наблюдаемое в настоящее время триумфальное шествие рационализма вызывает духовный кризис в мире западной цивилизации. Расширяющееся влияние рационализма, высказываются они, «как кислота разъедает основы добра и достоинства, заменяя их доктриной, которая отвергает всякую мораль». «Редукционизм сегодня — это прикрытие нигилизма», — говорит философ Виктор Франкл из Венского университета. Проблема в том, добавляет он, «как сохранить или восстановить единую концепцию человека перед лицом изобилия не связанных между собой фактов и открытий, которые поставляет разделенная внутренними перегородками наука».

Усилия де Бура и его компаньонов завершились триумфальным сведением туманной загадки Оракула к интоксицирующей молекуле — этилену. Само по себе это было впечатляющим достижением редукции, ясным и отчетливым, какие только случались в истории науки. Сложное явление объяснялось простейшим механизмом. Это было сведение религии к химии или, возможно, более вероятно, сведением к химии психологии. В какой бы форме это ни было подано, выводы, к которым пришла группа де Бура, означали, что потусторонние видения Оракула были результатом химического возбуждения ее нервной системы.

Стандартный взгляд на это открытие рисовал его таким образом, что пропадала духовная и мистическая сторона ее образа. Более того, разрушение ореола выходило за рамки того развенчания жрицы, которому она подверглась столетием раньше, когда французам не удалось обнаружить каких-либо свидетельств существования щели с выходом паров. В конце концов, открытие пьянящих паров было позитивным фактором, а не негативным. Оно было более убедительным.

Редукционисты теперь утверждают, что де Бур с товарищами раскопал доказательство того, что ее божественный союз был заблуждением, а ее слияние со всем временем и пространством — галлюцинация, если не заведомая ложь. Жрицы, как Морин Кэпшью, попадали под воздействие сильнодействующего вещества, ни больше ни меньше. Казалось, под нанесенным ударом все чудеса и все старые толкования, связанные с Оракулом, рассыпались в прах, так же как был свергнут с трона Зевс-громовержец. Это был акт применения редукционизма к Античности, изгнание всякого намека на трансцендентность, окончательный вывод, что прорицания Оракула имеют материалистическое объяснение и что вне струящегося этилена и припадков опьянения они не существуют.

Эти взгляды возродили представление о том, что жрецы играли важную роль в качестве провидцев. Теперь Оракулов можно считать не талантливыми женщинами, или дурочками, или шарлатанами (французские раскопки поставили под сомнение истинность всех дельфийских чудес), а личностями, наркотизированными до такой степени, что они были не в состоянии говорить богомольцам что-либо внятное. Они могли произносить только несусветную тарабарщину. Таким образом, новая интерпретация подразумевала, что вполне осведомленные священнослужители очень хорошо умели оформлять письменный текст предсказаний, даже в двусмысленной стихотворной форме, и таким образом играли главную роль в толковании путаного бормотанья жриц, руководствуясь собственной интуицией и заинтересованностью, видели в лепете жриц только то, что хотели или надо было услышать. Это значило, что туманные речи Оракулов давали храмовым властям возможность задавать направление беседе богомольцев с Оракулом и в конечном итоге объявлять верным любое ожидаемое толкование. Что касается ошибок, то, как обычно происходило с греческими предсказаниями, объявлялось, что их божественный смысл не поддается толкованию.

В научных и публичных выступлениях по поводу открытий группы де Бура часто звучала именно эта нотка, причем очень иронично. В редакционной статье одного