Дельфийский Оракул - Уильям Брод

Выпущенные из омфалоса газы, будучи несколько легче воздуха, поднимались вверх и заполняли адитон. Де Бур допускал, что полутьма в помещении была необходимым условием взаимодействия с богом света — предотвратить опасность взрыва от чрезмерной концентрации газа. Какое-то количество газа соберется под невысоким потолком (если там была крыша), и отсюда время от времени газ просачивался наружу, где посетители могли улавливать сладковатый запах.

Де Бур сам первым признал, что его идея носит гипотетический характер и что доказательств недостаточно. Все основывалось не только на ряде догадок и предположений, но и главное вещественное доказательство ее — омфалос — давным-давно пропал со своего почетного места в дельфийском музее, поэтому у ученого не было возможности освидетельствовать его на предмет обнаружения следов, которые подкрепили бы его позицию. Де Буру требовалось найти на поверхностных материалах сохранившиеся следы пьянящих газов. Он чувствовал, что загадка, возможно, так и останется неразрешенной, если только когда-нибудь в будущем вновь не объявится омфалос. И тем не менее де Буру претила мысль сдаться. Он искал и нашел другое доказательство, которое подкрепило его мысль.

Он сосредоточился на более широком аспекте существования самого омфалоса. Что в нем было особенного? Как получилось, что его сочли центром земли, пупом Космоса? Возможно, он являлся наследием первобытного каменного фетиша, как утверждали некоторые ученые. Но древняя литература наводила на мысли об иных значениях, которые, как представлялось, поддерживали их гипотезу. Де Бур установил, что термином омфалос часто пользовались в качестве синонима другого греческого слова стоми, что означало «рот». Это подкрепляло мысль о том, что конический камень имел внутри сквозное отверстие. Говорили, что священное дыхание Аполлона исходит из стомы.

Эту мысль поддерживало греческое искусство. Его образы временами ассоциировали священную пневму с коническим камнем, подразумевая, что воспарения попадали в адитон через него. Де Бур нашел впечатляющее изображение на греческой вазе, датируемой пятым веком до н. э., тем самым периодом, когда афинский художник нарисовал прорицающего Оракула. Вазу нашли в Спине, древнем торговом центре на Адриатике, где бок о бок жили греки и этруски и куда торговцы ввозили большое количество греческих товаров. На вазе были изображены Аполлон и Артемида, брат с сестрой, стоящими по бокам небольшого конического камня. Из центра камня поднимались волнистые линии, обозначавшие струи пара. Для де Бура это изображение означало поднимающуюся из омфалоса пневму. К тому же боги делали характерный жест, призывающий людей приобщиться к святому семейству.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

МИСТИЧЕСКИЙ КЛЮЧ

Однажды в конце пребывания в Дельфах, облазав вместе с учеными все вокруг и не раз посидев с ними за одним столом, я спросил де Бура, что он думает об их открытии, надеясь, что он разовьет тему. Ведь это открытие произвело фурор. Они объехали с лекциями весь мир, печатались в самых престижных журналах, дали бессчетное количество интервью и даже стали героями телевизионных документальных фильмов. Конечно же, де Бур несомненно гордился тем, что им сделано. Больше того, как мне казалось, ни один из других аспектов его карьеры не получил такого широкого признания. Исследование Оракула фактически было кульминационным событием в его профессиональной жизни.

Примечательно, что, по его словам, открытие было не таким уж большим достижением и что его поклонники обращают слишком много внимания на сенсационную сторону дела и недооценивают содержательной. Де Бур тут же оговорился, заметив, что сказанное им может прозвучать высокомерно или как брюзжание старика-голландца. Но потом он продолжил свою мысль. Энтузиасты, как правило, видят только один аспект всего дела — наркотизацию Оракула, всегда сравнивают Оракула с нюхающим клей ребенком или подростком, одурманивающим себя техническими жидкостями. Но ведь дело не в этом, сказал де Бур и добавил, что его огорчает узость стандартной интерпретации сделанного открытия.

Так насколько он был серьезен, когда отнекивался от того, что казалось главным открытием исследования? Конечно, среди воспитанных людей часто пользуются словом не для того, чтобы выразить мысль, а для того, чтобы уйти от нее. Памятуя об этом, я прикинул несколько возможных ответов. Первым, что пришло на ум, была ложная скромность, но я посчитал, что она несовместима с его личностью. Затем я подумал, что, может быть, де Бур пытался дистанцироваться от представлений, будто он нуждается в бурном общественном признании, к которому в научных кругах относятся с холодком. Но мне он показался слишком самостоятельным и прямым человеком. Или, возможно, продолжал рассуждать я, это была своего рода защитная реакция по поводу разговоров о наркотизации, потому что работа их команды могла быть истолкована как молчаливое одобрение применения одурманивающих средств. Но это показалось мне уже совершенно невероятным.

Я пришел к выводу, что де Бур сказал то, что думал. Со временем это впечатление укреплялось. Он оказался редкостным человеком — ученый, скромно оценивавший свою работу, и личность, для которой важнее серьезные философские проблемы. Взгляд де Бура был созвучен вопросам, не выходившим у меня из головы еще с тех пор, как я был студентом. Моим учителем был человек по имени Дэвид Халл, преподававший в ту пору философию в университете Висконсина. Халл оспаривал основополагающий принцип современной науки, а именно идею о том, что марш прогресса откроет целостную и гладкую систему знаний, в которой исследователи соединяют одну теорию и дисциплину с другой, создавая логическую схему интеллектуальных связей и в результате сводя все сложности жизни к простым и ясным законам физики. Он, напротив, утверждал, что при ближайшем рассмотрении понятно, что это невозможно.

При всей своей увлекательности идеи Халла показались мне радикальными и не имеющими перспективы. Получалось, что столетия научных исследований сумели показать, что вселенная, по сути, это гигантский механизм, который исследователи разбирают на части и очень красиво объясняют на языке математики. Со временем я с удивлением увидел, что звезда Халла поднялась неожиданно высоко, его работы нашли широкое признание, а сам он стал президентом Ассоциации философии науки.

Теперь, заинтригованный словами де Бура об Оракуле, я еще раз покопался в истории философии и обнаружил, что высказывания геолога вынесли его на передовую жестоких международных схваток, которые за десятки лет до этого предвозвестил Халл. Столкнулись бескомпромиссные сторонники наступательной науки и те, кто утверждал, что при нынешнем состоянии развития, а может быть, и в будущем наука не сможет объяснить некоторые из самых важных особенностей и возможностей нашего мира, в том числе всевозможные психические и духовные явления.

Не без удивления я констатировал, что открытие дельфийских паров вызвало серию дискуссий, с замечательной отчетливостью проиллюстрировав его главные особенности. Оказалось, что