Лейтенант Шмидт. Герой или авантюрист? (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

стали возвращаться в полк и, дабы матросы их не заметили, вышли потихоньку из казарм с винтовками под командой фельдфебеля в сторону, противоположную от морских казарм, в поле, вызвали своего священника, принесли присягу и окольными путями, по оврагам, перешли в лагерь на подкрепление Белостокского полка с присоединившимися к ним по пути офицерами. Это настолько ошеломило матросов, что они на следующий день, хотя и выходили не раз за ворота казарм группами, но не рискнули всей массой идти в город или напасть на казармы Брестского полка. В полку остались для охраны имущества две роты, которые при ближайшем погребе для припасов выставили красный флаг, т. е. морской сигнал об открытии огня.

Как теперь выясняется, в этот день и последующие дни в здании штаба флотской дивизии Комитет взбунтовавшихся моряков в составе до 200 человек (по два депутата от каждой роты моряков и сухопутных частей и члены социал-демократической организации) вырабатывал план дальнейших действий. Весь день по распоряжению Комитета, словно на неприятельской стороне, ходили вооруженные патрули от флота, единственной обязанностью которых было забирать с улицы всех нижних чинов носящих морскую форму, и насильно увеличивать контингент гарнизона морских казарм; неповинующихся гнали прикладами; вечером по одиночным эти патрули стреляли в Артиллерийской слободке, я сам слышал эти выстрелы.

Весь день поступали сведения одно другого тревожнее, о том, что то артиллеристы, то саперы, то матросы плавающих судов отказываются повиноваться своим начальникам и открыто переходят на сторону матросов. Успеху измены способствовали матросы, терроризировавшие население и сухопутные части угрозой бомбардировать город и казармы с эскадры.

Особенно агитировал в этом смысле передавший 12 ноября командиру Белостокского полка требование матросов матрос Родионов, весь день разъезжавший по городу верхом. Задержать его нельзя было: симпатии черни и публики были на стороне матросов; полицию, жандармов, офицеров открыто бранили на улицах; почти на каждом перекрестке агитаторы собирали кучки народа и, браня пехоту, усиленно агитировали в пользу матросов, приглашая к низвержению начальства. А запершиеся в казармах войска ни одного патруля не давали для города".

Весь город был в расклеенных прокламация, которые теперь завозили в Севастополь чемоданами и ящиками. Полиция при этом успевала перехватывать лишь малую часть. Любопытно, что наряду с призывами против власти, противоборствующие революционные партии не забывали поливать грязью и своих конкурентов. Что касается Шмидта, то он, боясь наказания за нарушение приказа Чухнина не появляться на митингах, пока отсиживался дома. При этом, однако, пытался наладить связь с петербургскими революционерами, чтобы определиться какая из партий предложит ему большую власть. Однако через каких-то два дня Шмидт все же не выдержал.

Из хроники событий: "Утром 12 ноября на одном из митингов появился лейтенант Шмидт, за два дня до этого освобожденный из-под ареста. Петр Петрович был в штатском костюме, но, с надетой на голову по просьбе людей фуражке флотского офицера. Видимо, еще сам того не осознавая, Петр Петрович, весьма странно, не сказать бы, диковато, смотрелся со стороны… Тем не менее, Шмидт был восторженно встречен и произнес горячую речь, призывая к продолжению начатой борьбы. Один из флотских офицеров позволил себе довольно громко сказать: «Дурак!» Это вызвало страшное негодование толпы. Офицера заставили взойти на возвышение и принести публичные извинения. Когда Шмидт закончил речь, то едва держался на ногах, поэтому понадобилась помощь сына и его товарищей реалистов чтобы добраться до извозчика". Организм Шмидта явно не справлялся с физическими и психологической нагрузками и припадки следовали один за другим.

* * *

13 ноября в Севастопольской крепости сильное брожение на флоте брожение еще более усилилось. Офицеры на кораблях и особенно в береговых частях начали утрачивать контроль над ситуацией. Всюду организовывались митинги и демонстрации. В ряде береговых частей матросы начали разоружать, арестовывать и удалять офицеров.

Из воспоминаний Евгения Шмидта: «Элегантные дамские туалеты и щегольские, синие с золотом кителя морских офицеров растворялись без остатка в густой массе разноцветных косовороток плебса, темно-синих морских «голландок». Народ кипел на главных улицах – Нахимовском, Большой Морской и Екатерининской; набережные, площади и перекрестки чуть ли не с рассвета наполнялись беспрерывно митинговавшими рабочими и матросами. Массы пьянели от собственной решимости идти напролом и с какой-то истерической веселостью следили за ходом азартной игры, где ставкой была жизнь тысяч людей».

Из рапорта командира броненосца «Пантелеймон», капитана 1 ранга Н.Е. Матюхина, адмиралу Чухнину: "…Большая часть команды заражена политической пропагандой. Все усилия офицеров парализуются агитаторами. Все команды офицеров и сверхсрочнослужащих команда выполняет вяло и неохотно. Уличные агитаторы на митингах и чтение без понимания газет настолько извратили понимание команд, что они считают себя вправе устраивать митинги по закоулкам корабля, издеваться над сверхсрочнослужащими за то, что вместо того, чтобы быть свободными гражданами, из-за денег снова продали себя в рабство. На всякие приказания квартирмейстеров и старшин отвечают, что теперь они все равны и старших не должно быть, и что, кто больше получает, тот сам и должен работать больше других. Все вышеизложенное вынуждает меня донести вашему превосходительству, что в настоящее время команда корабля не представляет из себя, как должно, дисциплинированную воинскую часть.

На рапорте Матюхина Чухнин наложил следующею резолюцию: «Все это верно. Конечно, в этом виновато время и состояние психики всего народа, но это не должно нас отклонять от всевозможных усилий к исправлению зла и приносить все силы на оздоровления команд для возвращения к подчинению и возрождению духа уважения по законам…» Вторую неделю продолжалась и забастовка мастеровых в мастерских. При этом к экономическим требованиям после агитации революционеров, добавились и требования политические. Было очевидно, что хозяева мастерских: Гутонский, Боксер, Бойман, Гарт, Левин, Пантофель, Цанк, Кизитльштейн и Койфман, обеспечивающие ремонтные работы в порту и на судоверфи, сознательно работают на раскачивание и без того сложной ситуации.

В Петербург начали поступать тревожные телеграммы о вооруженном мятеже в Севастополе. И хотя мятежа еще, как такового, не было надежных войск в городе почти не осталось.

Телеграмма вице-адмирала Г.П. Чухнина Морскому министру А.А. Бирюлеву о революционном настроении на «Очакове», «Пантелеймоне», в дивизии и о вероятности восстания во всем флоте Настроение в командах ненадежное, появились признаки его на «Очакове», «Пантелеймоне» и в дивизии при направлении из Севастополя централизованной революционной пропаганды; ожидаю бунта. Нужны крайние меры: евреи агитируют, стремясь произвести предложить волю заключению (так в документе). Начались сходки тысячи по две матросов и солдат – агитация идет за освобождение от суда матросов «Потемкина». Арестовать тысячи нельзя, на действие оружием против них рассчитывать тоже нельзя, чувствую, что арестами и при действии оружием восстанет весь флот. Необходимо, немедля