Крестный путь патриарха. Жизнь и церковное служение патриарха Московского и всея Руси Сергия (Страгородского) - Михаил Иванович Одинцов

Перед митрополитом Сергием, как ранее перед патриархом Тихоном и перед митрополитом Петром, встали важнейшие вопросы бытия Русской православной церкви:

а) ее сохранения и спасения при давлении со стороны государства, переставшего быть «христианским», желающим стать «светским» и формировавшим новую модель отношения к религии и церквам;

б) удержания своей паствы, которая уходила из «церковных стен» в новое общественное пространство, где для нее первостепенной задачей было участие в строительстве новой жизни, не отягощенной «православной духовностью».

Мучительный вопрос встал перед митрополитом Сергием: как быть? Конечно, он мог отказаться от переговоров, но это наверняка повлекло бы за собой очередное давление репрессивного аппарата на церковь и, по всей видимости, окончательно ее ликвидировало бы. И тогда власть могла бы к своему юбилею рапортовать если не о полной политической лояльности Православной церкви, то о «преодолении» религиозных пережитков и «естественном» распаде ее административно-управленческих структур. Сергий этого не желал и понимал, что спасти церковь со всем ее богослужебным укладом, местными и центральными органами управления, спасти от поглощения обновленцами, спасти как целостный институт и тем дать ей надежду на благоприятное будущее могло только одно – урегулирование отношений с государством.

Если бы церковь не была разделена, если бы не существовало в ней борьбы за власть, Сергий на переговорах мог бы выдвинуть и отстаивать более благоприятные условия, чем те, что ему предлагали. Но этого не было, и условия диктовали ему. Он же мог лишь надеяться на выполнение даваемых ему обещаний, главное среди которых – разрешить скорейший созыв Поместного собора. Нельзя было не считаться и еще с одним, пожалуй, решающим политическим фактором, о котором почему-то «забывают» критики митрополита Сергия: в большинстве своем рядовые верующие осознавали себя гражданами Советского Союза, не за страх, а за совесть работающими на его благо. Если сегодня мы хотим быть честными перед этим ушедшим поколением, то должны признать очевидное и неоспоримое: их политические симпатии были на стороне советской власти. Игнорируя все это, церковь противопоставила бы себя и властным структурам, и своей многомиллионной пастве, которой трудно было понять, почему руководство церкви не идет на признание реальной политической ситуации в стране, не выражает свои политические взгляды открыто и публично. Тем более что это сделал патриарх Тихон, и к тому он призывал своих сторонников в «Завещании». Вместе с тем им были чужды политические идеи и воззрения Зарубежной церкви, которая, по их мнению, никак не могла быть «голосом русского православия» и их голосом.

В этой ситуации Сергий, как и ранее патриарх Тихон, не уклонился от тяжкого жребия, посланного ему судьбой. Он сделал шаг навстречу власти осознанно, а не в малодушном стремлении извлечь какие-либо личные блага. Сделал шаг, который лично ему не мог принести славы и почета, но давал шанс выжить всем тем, кто был рядом с ним, кто пришел в церковь в эти и последующие годы, и вместе с тем не дал бы прерваться тысячелетней нити православия на Руси. Наверняка, он не однажды вспоминал при этом патриарха Тихона, говорившего в период поиска компромисса с Советским государством: «Пусть погибнет имя мое в истории, лишь бы церкви была польза».

По этим основаниям автор считает абсолютно неправомерными и даже оскорбительными и аморальными раздававшиеся тогда и звучащие сегодня в адрес Сергия Страгородского обвинения в «предательстве церкви», в «симфонии с безбожной, богоборческой властью», в «превышении и узурпации церковной власти», в «страхе перед внешней силой»… За всеми этими формулировками, сколь бы витиевато они ни звучали со ссылками на экклесиологию, каноны и предание церкви, пастырское богословие, церковное право, христианскую этику и т. д. и т. п., стоит личная политическая позиция авторов, заключающаяся в неприязни к советской власти; неприятии государственно-церковных отношений, характерных для светского государства, и, наконец, нежелание слышать голос всей церкви, а не только ограниченной части епископата.

Достигнутое взаимопонимание было закреплено постановлением об освобождении из-под стражи под подписку о невыезде из Москвы. 12 апреля Сергий вышел на свободу из своего четвертого тюремного заключения послеоктябрьского периода. Он обосновался в Москве, в Сокольниках, в том самом доме по ул. Короленко, что был присмотрен для патриарха Тихона и органов Высшего церковного управления при нем; где некоторое время жил и митрополит Петр (Полянский), да и бывал сам Сергий. Здание патриаршей резиденции в Сокольниках вновь становилось центром возрождающейся церкви.

После возвращения архиепископом Серафимом своих таких нежданных для него полномочий Сергий вновь принял бразды церковного правления. Весна и лето 1927 г. ушли на то, чтобы завершить работу над прошлогодним текстом обращения к пастве и получить разрешение на легальное действие Синода.

Переговоры Сергия с властями о легализации «тихоновской» церкви чрезвычайно встревожили «григориан». 11–13 мая 1927 г. в Москве, в Донском монастыре, совещание григорьевских епископов составило послание и объяснительную записку о современном состоянии русского православия. В них отмечалось, что только ВВЦС является единственной законной церковной властью и сохраняет установленные с апостольских времен принципы соборного управления церковью, нарушенные единоличным управлением патриаршего местоблюстителя митрополита Петра. Утверждалось, что и митрополит Сергий Страгородский управляет церковью незаконно и подлежит церковному суду. ВВЦС заявлял, что никакого сближения ни с митрополитом Сергием, ни с обновленцами быть не может. Все накопившиеся нестроения, возникшие в церкви, предлагалось разрешить на предстоящем Соборе.

Из письма протопресвитера В. Виноградова

епископу Иоанну (Шаховскому)

[Август 1947 г.]

…Меня глубоко удивляет то, что всю вину за церковную примирительную с большевистской властью политику возлагают на покойного патриарха Сергия и не хотят знать, что ведь это собственно политика самого патриарха Тихона в последний период его правления, именно после освобождения его из тюрьмы.

Бранят п[атриарха] Сергия за то, например, что будто бы он ввел поминовение властей за богослужением. Но ведь это же совершенно неправда. Это поминовение установил именно п[атриарх] Тихон тотчас после освобождения его из тюрьмы и установил не единолично, а со своим Временным Синодом, в котором всеми похваляемый епископ (архиепископом он никогда не был) Иларион (Троицкий)[181]. А указы об этом по приходам рассылал именно я, как председатель Московского Епархиального Совета. П[атриарх] Сергий только подтвердил (по требованию Сов[етских] властей) распоряжение п[атриарха] Тихона, сделанное при давлении е[пископа] Илариона (он мой товарищ по Академии). И вот п[атриарха] Сергия за это бранят, а п[атриарха] Тихона и е[пископа] Илариона – хвалят.

…А ведь чтобы убедиться, что политика п[атриарха] Сергия была продолжением политики п[атриарха] Тихона, достаточно вспомнить два документа:

1. Обращение п[атриарха] Тихона к Верховному Суду, ценою которого он получил освобождение из заключения;

2. Так называемое завещательное послание п[атриарха]