Тварь. Графские развалины - Виктор Павлович Точинов

— Ну ладно, сначала приятное, потом полезное, — Славик разорвал непочатую пачку “Беломора” и вручил Зигхалю папиросу.

Обычная его присказка и обычное, почти ритуальное, действие. Слева от входа у него висело коряво написанное на фанерке объявление (с почерком у Славика было не очень): “Каждому клиенту “Беломорина” бесплатно!” Не то чтобы оно так уж привлекало желающих избавиться от излишков цветного металла, оно скорее позволяло мгновенно определить статус новых клиентов — к взявшим папиросу Славик тут же начинал обращаться на “ты” и держался благодушно и покровительственно, как белый торговец, благодетельствующий неразумных дикарей огненной водой и отборными стеклянными бусами в обмен на какие-то там захудалые слоновые бивни и золотой песок. Иногда дармовой канцероген брали граждане, вполне прилично одетые и держащиеся преувеличенно высокомерно: дескать, вот, обнаружили чисто случайно дома пару килограммов латуни и решили занести по дороге на презентацию в Доме Кино... Таких Славик не любил особенно и старался ткнуть носом в дерьмо с мстительно-злорадным удовольствием...

Зигхаль жадно затянулся в ожидании расчета. Славик ждал, что он, по обыкновению, начнет хвастливо рассказывать, где и как он раздобыл эту увесистую геометрическую фигуру — и снова, как с банками, ошибся. Зигхаль молчал.

Ничего, сейчас ты у меня заговоришь, голуба, подумал Славик. Не в радость, когда разозленные люди рыщут по всем окрестным пунктам и разыскивают латунные причиндалы с могилки любимого дедушки. Почему-то пентаграмма казалась Славику похоронным аксессуаром, хотя ему ничего подобного на кладбищах видеть не приходилось...

Он неторопливо отсчитал самые мятые и грязные бумажки за принесенное в рюкзаке, демонстративно игнорируя лежавшую на весах пентаграмму; отдал Зигхалю и прямо, в лоб, спросил:

— Откуда это?

Тот начал что-то мямлить о свалке возле Южного рынка — Славик с каменным лицом убрал перехваченную резинкой пачечку купюр обратно в ящик колченогого стола. Встревоженный Зигхаль резко сменил пластинку:

— Да вот, поминки справляли третьего дня по Сергеичу. Помнишь, пропал такой? По суду мертвым ровно год назад признали... Мы с ним корешами были, вот мне вдова на поминках... как другу, значит... на память... в кладовке у него лежала...

Начал свое объяснение происхождения штуки Зигхаль довольно бойко, но чем дальше, тем речь его становилась сбивчивей; наконец он смущенно замолчал, словно сам недоумевая, как сей предмет оказался в кладовке пропавшего Сергеича.

“Врет”, — убежденно подумал Славик. — “Как пить дать врет. Ничего ему вдова не дарила. Напилась хозяйка в лежку, а он в кладовке пошарился, чем бы на опохмелку прибарахлиться...”

Но, в общем, истории появления у Зигхаля штуковины Славик поверил. С Сергеичем он был не знаком, тот ни разу не заглядывал в вагончик; но про его исчезновение знал понаслышке...

— Тяжелая больно, похоже, свинцом внутри залита, — сказал Славик без всякого уже азарта, лишь из привычки поторговаться (свинец был значительно дешевле бронзы).

Но Зигхаль, стреляный воробей, не первый год зарабатывал на выпивку визитами в вагончик. Не говоря ни слова, он наклонился, поднял валяющуюся под ногами железку и с размаху ударил по пентаграмме — в вагончике раздался протяжный не то гул, не то звон. Звон — чистый, как у камертона, — казалось, продолжался где-то в области ультразвука уже после того, как уши перестали что-либо слышать — Славик передернулся, почувствовав, как спинной мозг заколебался в унисон со штуковиной и продолжает вибрировать до сих пор. И опять возникли мысли о кладбище...

— Во-о! — Зигхаль торжествующе посмотрел на него. — Малиновый звон, а? Какой там свинец, небось еще и серебра подмешали, для звука-то...

И он снова замахнулся железкой. Славик остановил его резким жестом и стал рассчитываться. Через минуту Зигхаль торопливо удалился в сторону станции с пустым, сморщенным рюкзаком за спиной и бренчащими кошелками в руках, а Славик Зарубин стал полноправным владельцем штуковины.

* * *

И где же покойный (или таки живой?) Сергеич разжился деталькой-то? И частью чего она, собственно, была?

Славик, поднатужившись, снял с весов и прислонил к стене пентаграмму. Порылся в углу среди всякого барахла, извлек пилу-болгарку (дискстарый... долго корячиться придется...) и стал примериваться, как побыстрее распилить громоздкую штуковину, чтобы успеть к “Полю чудес”, любимой своей передаче. Постоял, сжимая болгарку в руках и еще раз, гораздо подробнее, чем при Зигхале, осматривая непонятное приобретение.

Пентаграмма стояла у стены, тускло отсвечивая старой бронзой. Никаких надписей, рисунков или заводских клейм на ней Славик не заметил.

Не было на пентаграмме и следов крепления к ней других деталей. Ничего похожего на сварные швы в местах соединения сторон — конструкция явно отливалась целиком и не являлась частью чего-то большего, выглядела законченной, самодостаточной, даже совершенной. Более того, несмотря на внешнюю простоту, она была красива...

Славик понял это, понял и то, что не хочет разрезать штуковину — и выключил вхолостую вращавшуюся болгарку.

Несколько раз на нынешней работе у него уже возникало такое чувство — и он припрятывал, а порой и уносил домой предметы абсолютно непонятного назначения, про которые понимал только одно — разрезать и отправлять их в переплавку нельзя. В результате в невеликой трешке-распашонке Славика образовалась коллекция предметов, напоминающих на первый взгляд трофеи, вынесенные из какой-нибудь Зоны алчным сталкером, хватающим все попавшее под руку.

...В салон шестерки пентаграмма не помещалась, и Славик с трудом запихал ее в багажник — тот тоже не закрылся, больше трети конструкции торчало наружу, пришлось подвязать крышку куском медной проволоки. Ехать было недалеко, жил он на другом конце этого микрорайона — и Славик медленно порулил, осторожно объезжая глубокие весенние лужи, усеивающие подъезды к стоящему на отшибе вагончику.

По дороге он лениво размышлял, что скажет при виде новоприобретения Светка. Догадаться нетрудно, но Славика не слишком это волновало, квартира его и он в доме хозяин. И тут Славик увидел зрелище, заставившее враз позабыть и о штуковине, и о возможной реакции жены на ее появление.

В неверном свете фонарей двигался один из его постоянных клиентов, держа на плече связку погнутых и искореженных алюминиевых труб. Двигался не к запертому вагончику — к подземному переходу под железнодорожной веткой (там, в двух сотнях метров, за путями, начиналась территория другого района города). И совсем нетрудно догадаться о завершающей его незамысловатую траекторию точке — шел он к Филе, к кому же еще...

* * *

Почти четыре года Славик сидел в здешних местах монополистом и отвык