Авангард и «Анархия». Четыре мятежных месяца самоуправляемого просвещения - Анна Бражкина

Мы поднимемся и мощно, организованно защитим свое право на творчество и существование!

Пролетарии кисти! К вам, как угнетенным, я обращаюсь с призывом: на борьбу из подвалов и чердаков!

Сплотимся в «Свободную ассоциацию угнетенных художников-живописцев»!

Вперед, к строительству новой жизни!

Бор. Комаров

…«СОЛНЦЕ ИМ ТЬМОЮ ПУТЬ ЗАСТУПИША»…[595]

Анархия. 1918. 27 апреля. № 48. С. 4

I

В период переустройства всего уклада жизни и во всех областях человеческой деятельности, как творческой, так и созидательной, вновь вырастают формы, в основе которых заложены кабальные начала. Вслед за развалившимися устоями снова родятся кладбища, где «молодому» и «старому», «настоящему» и «уродливому» в искусстве предписано свыше томиться под одной кровлей.

Вот профессиональный союз художников.

Параграфы устава, высокие барьеры, канонические уложения и прочие пережитки буржуазного прошлого.

Это мертворожденное учреждение состоит из пестрой толпы художников разных рангов, разных толков, разных социальных положений.

Какая насмешка!..

Художник буржуазного искусства будет защищать профессиональные нужды художника-пролетария.

Или наоборот? Или они вместе? Кому же из них поистине нужна эта «примирительная» коалиционная катакомба?

Может быть, эта организация полагает монополизировать выставки, музеи, студии и все художественные материалы? Тогда можно понять психологию бездарных пресмыкающихся художников, «состоящих» на содержании богатых людей, или «сбывателей» своих произведений. Но это не для нас, художников-пролетариев анархистского творчества!

Мы создали свои картины из всего, что окружает нас! И это будет «настоящее»!.. Для «бунтарского» творчества нет и не будет рынка. Мы создадим условия, при которых не нужно будет искать сбыта или играть роль шутов, «королей поэтов».

Мы вмещаем в своем внутреннем сознании весь мир прошлого, настоящего и будущего, и у нас нет канонов для творчества! Мы бросили вызов всему миру:

«Что есть выше вольнотворчества?»

И ответили:

«Мы – конец и бесконечность».

Наши интересы не вмещаются в рамки отмирающих профессиональных организаций, а потому мы предлагаем всем художниками анархо-пролетариям отмежеваться от «союзов» и «верховных коллегий» и создать «вольные ассоциации угнетенных живописцев» для осуществления «право – творчеству».

Мы все как один восстанем против опекунов – «верховных законодателей мод и вкуса» – и сбросим вериги, удушающие творчество.

Еще год тому назад, на митинге «художников» «всех родов оружия» в цирке Саламонского раздавалась крылатая всеобъемлющая фраза:

«Что нам за дело до гибели родины, когда гибнет искусство?!» А крикуны носились с проектом «министерства искусств», и теперь уже существует «верховная коллегия».

Это новое «организованное» насилие над искусством в защиту интересов привилегированных и приемлемых для буржуазной толпы художников.

Нет, вам, союзники левой и правой группы, не задушить творчества, порожденного в «каморках» художниками-анархистами.

Помните, кто мы?!

«Мы – конец и бесконечность».

II

Кто же они, сидящие в комиссариате искусства? Вот «старый коммунар» из «центра», развинченный фразер с красивыми жестами. Не раз, взирая с высоты своего мещанского величия сквозь очки с радужными стеклами, распинался в рассказах перед «аполлонами» (так называл он учеников своей мастерской) о минувшем рукоблуде совместно с Левитаном, и однажды, ссудив образовавшейся коммуне 300 руб., раскаялся, ибо «аполлоны», правда, на коммунистических началах, подачку прокутили, а работать поехали «в одиночку».

А вот и «левый».

В моменты ажиотажа он готов был наклеить на свою шляпу ярлык и нести свое «создание» по улицам Москвы.

Не сон ли это, «господа» законодатели?

Не душат ли вас и теперь кошмары прошлого?

Много их, судорожно цепких рук, тянутся к власти, встать рядом с ней или получить «дарственную грамоту» или «звездочку» на мундир с позолотою.

Лет пять тому назад «слон московский» при выборе модели в училище живописи, в беседе с «академиком», хихикающим в кулачок, бросил, «как окурки»: «Раньше вам приходилось бегать за натурщиками по богадельням, а теперь у вас здесь вся богадельня»…

А, поутомившись «бросать окурки», все они пробуют примоститься при богадельне от большевиков… Много их… «товарищей по несчастью»…

Но не вы теперь пойдете по улицам Москвы, а восставшие против «союзов» и «верховных коллегий»…

…И потянется бесконечно торжественной вереницей «настоящее творчество»…

…И будет это первомайским праздником художников анархо-пролетариев.

Надевайте же, надевайте скорее цепи гнета и бездарного произвола на искусство, и вас перестанут «душить кошмары», и «великий праздник» станет явью.

К. Малевич

В ГОСУДАРСТВЕ ИСКУССТВ

Анархия. 1918. 9 мая. № 54. С. 4

Тело государства без руля быть не может, обязателен руль, да такой, чтобы никто, кроме рулевого, держаться за него не мог.

Так с незапамятных времен сажали царей за этот руль. Некоторые цари вертели сами рулем, а более слабоумные только сами сидели, а подручные вертели руль вместе с седоком.

До сих пор идет борьба за руль, и все революции пока озабочены поимкой руля.

Каждой партии хочется подержаться за государственный приборчик.

Все думают, что вот как я возьму или мы посадим рулевого, то уже наверное завертится так все, что одни свободы посыплются.

А выходит, что, куда ни верти рулем, все тюрьма и угнетение.

Может быть, рулевые и хотят доплыть к свободам, да как-то трудно.

Государственный корабль так и сносит к Бутырскому или Петропавловскому маякам[596].

И мне кажется, что кто бы ни плавал, кто бы ни держался за руль государства, никогда не выплывет из Ладожского океана[597] к простору.

Секрет лежит в том, что в принципе руля лежит система:

1) «Аз есмь Господь Бог твой, и не будут тебе бози инии, разве Мене»[598].

2) «Не сотвори себе кумира и всякого подобия, елика на небеси горе и елика на земли низу и елика в водах под землею»[599].

Ибо я у тебя – единый руль, и ты – прах у подножия моего, ты как личность – ничто.

Я управляю тобою.

И ты – мой раб.

Я поплыву по волнам твоего сознания и превращу бурю негодования в шоссейную дорогу.

Волю твою превращу в монету и вырежу на ней лицо свое.

Я утолю жажду свою твоею кровью.

И голод – телом твоим.

Будь готов всегда и каждую минуту, ибо не знаешь, когда уничтожу тебя.

Я выну ребра из детей твоих и огорожу государство свое, а потому даю тебе свободу размножения.

Я – руль твой, да не сотворишь себе другого, кроме меня.

Как только что взошло солнце, только что проснулась природа, дети уже шепчут: «Аз есмь». Заклятые слова свивают себе гнездо, выживая из молодого ростка волю.

Но те, кто отринул, сидят за решеткой государственной души, неустанно крича:

– Дайте, чтобы я разросся в могучий дуб.

– Дайте, чтобы творческий знак мой раскинулся подобно ветвям.

– Дайте, чтобы на щите земного шара осталась поступь моя.

Так приходится просить подаяния рулевых в государстве жизни.

Но не лучше обстоят дела и в государстве искусства, здесь тоже свои короли, свои рулевые.

А казалось бы, что в искусстве не должно быть государства.

Казалось бы, что здесь витает мое я, воля моя бьет крепкими волнами творчества моего.

И опять война, опять партия, опять за руль, к рулю дружными усилиями.

Оказывается, что и здесь «Аз есмь», – опять тот же принцип.

Да иначе и быть не может: вглядитесь в формы государства искусства, разве оно чем-либо разнится от жизни?

Разве оно не из этих форм, что и жизнь, тот же корабль, нагруженный хламом фотографий, анекдотов и рассказов о тайнах будуаров и проч.?

Разве Репины, Рафаэль, Шаляпины чем-либо разнятся от участковых государственных протоколов?

Разве академию можно отличить от канцелярии комиссариата?

Разве виллу Репина[600] можно отличить от буржуа?

И вот с тысяча девятьсот восьмого года началась революция в «государстве искусств»[601]. «Чердачное творчество» вывалилось на улицу, объявило бой против полчищ Александра Бенуа, Маковского из «Аполлона» и взводным и унтер-офицерам Эфросам, Койранским, Глаголям[602].

С 1910 года под новым напором художников футуристов и кубистов были выдвинуты новые формы[603].

Шаг за шагом, гонимые со всех сторон, с трудом устраивали свои выставки.

Цель наша была в том, чтобы распылить государство искусства и утвердить творчество. Никаких рулей и рулевых.

И сейчас, несмотря на опрокинутый трон старого дня, руль остался цел.

То же и в искусстве: руль захватили учителя чистописания или же архитектор-могильщик.

Вот этим чистописателям и могильщикам объявила войну «левая Москва»[604].

Руль-де принадлежит нам, как и большевикам, в жизни государства.

Мы, мол, будем диктаторы. Ох, товарищи левачи, как бы у вас не подвело желудки! (Положим, рулевым всегда хватит.)

Приезд из Петрограда гг. Альтмана и Пунина поддержал москвичей.

Вольтеро-террористы,