Великая война. 1914 г. (сборник) - Леонид Викторович Саянский

Вот у него был дом и любимый труд, и дорогие сердцу книги, и радующие глаз картины. Одним взмахом я уничтожила все это, вы видите? Он, чуждый солдатам, счел своим долгом приютить их; тогда я занесла над ним тяжкую руку смерти; вы видели, как поступил он? И, чуждый этой войне, виновный только в том, что дом его стоял на кровавой дороге ее, он принял все страдания и принес все жертвы, вы видите?..

Оглянитесь же на всю страну: вы видите разоренные села, видите обездоленных людей, уходящих по дорогам с жалкими узлами кое-как собранного скарба? Вы видите трепетное зарево пожаров, пожирающих города и деревни этой страны? И вы знаете, что под страхом неминуемой смерти бедные, разоренные, обнищавшие люди этого края принимают раненных, утомленных русских солдат и делятся с ними последним куском хлеба? Вы видите?!

И, довольная произведенным впечатлением своего трагического творчества, она потупляет таинственные, неразгаданные никем живущим глаза свои и добавляет:

– И, может быть, не случайно я выбрала выразителем постигшего страну, поставила трагическим символом ее певца, слово которого ловит польский народ; он отмечен мною, как носитель божественного огня, и на его плечи я положила крест, который несет вся страна его…

1915 г.

Чужая боль (раненые)

I

Начиная это письмо, я испытываю некоторое смущение. Вопрос, о котором я хотел бы высказать несколько наблюдений, сделанных, так сказать, на месте происшествия, – вопрос сложный, большой и мучительный по заложенному в основу его человеческому страданию.

Охватить его в одном, двух или трех письмах нет возможности. Он требует истории, и пишущий эти строки должен отметить, что шаги в этом направлении уже сделаны двумя близко соприкасающимися с данным вопросом крупными организациями. После войны мы будем иметь возможность проследить шаг за шагом все, что было сделано в этом направлении. Сейчас, когда цепь событий развертывается все шире и больше, когда в бесчисленных окопах сидят тысячи солдат, когда орудия не умолкая гремят, – мы можем только довольствоваться отдельными наблюдениями, бегло просматривать отдельные, подчас вырванные из середины, страницы великой книги.

Большое, сложное, трудное и благостное дело во всем его объеме для нас пока недоступно. Мелкие факты, отдельные случаи, имеющие отразить собою блеск целого, быть может, дадут слабое представление о том, что делается в области этого вопроса вообще.

Глаза одного человека, его крошечный, микроскопический в сумме явлений опыт, его возможности видеть, слышать, наблюдать, просто единичные силы его – слишком малы, слишком ничтожны перед этим вопросом. Он встает везде, где ступила своей тяжелой стопой война. По мере удаления от боевой линии, он ширится, развивается, захватывает собою большое количество людей, он растекается по огромной стране, и в том отзвуке, который будит он в городах и весях этой страны, – не учитываемое благо войны.

Лучшее, что может пробудиться в человеческом сердце, встает навстречу вливающейся в страну волне, и в этот острый, напряженный момент, когда на передовой линии окопов умирают святые в своей примиренной простоте люди, мы испытываем особую, святую радость милосердия и жертвы.

Этот вопрос – о раненых.

II

Судьба столкнула меня с организацией, посвятившей этому вопросу и огромные средства, и еще большую энергию. В той конечной цифре, которую подпишет история под чертой, обозначающей конец войны, дело этой организации выразится, быть может, и не таким крупным слагаемым. Сейчас, во всяком случае, говорить об этом нельзя, потому что деятельность только развертывается, маховое колесо только сейчас начинает приобретать свой размах. Конечно, военно-санитарное ведомство, Красный Крест, располагающие и большими средствами, и большей подготовкой, в сумме делают неизмеримо больше. Они готовы были к деятельности задолго до войны; они были для этого созданы – и когда ударил час, они развернули всю свою мощь. Организация, с которой столкнула меня счастливая судьба, взялась за дело раненых, когда орудия уже гремели и старинные польские усадьбы освещали заревом пожаров испуганное всемирной войной небо.

По старой связи со всем, так или иначе носящим отпечаток общественности и общественной самодеятельности, я сделал попытку присмотреться ближе к деятельности организации. Она носит почтенное, знакомое России по примерам прошлой войны имя: Всероссийский Земский союз.[67]

Я оговорился ранее, что весь вопрос о раненых будет освещен только впоследствии. Единичному наблюдению недоступны горизонты, охватываемые этим вопросом. Но в малой капле вод играет и лучится то же самое солнце, от блеска которого больно смотреть на море. Натолкнувшись в своих скитаниях по полям войны на деятельность Земского союза, я увидел отражение великого солнца всего народа в непрерывной и самоотверженной работе общественной организации.

Я считаю своим долгом сказать, что все, подмеченное мною здесь, на санитарно-питательном пункте Земского союза, относится ко всем пунктам, ко всем местам, где принимаются раненые. Дело раненых – дело значительной важности, и рука, прикасающаяся к нему, становится мягче, сердце нежнее, слово ласковее. Чувство смутной виновности здорового организма перед больным, чувство огромного сочувствия, желания помочь, хоть чем-нибудь облегчить страдания – лучшие человеческие чувства стирают разницу между пунктами, отрядами, госпиталями и прочее.

Говоря о раненых, которых я имел случай наблюдать в связи с деятельностью земства, я не впаду в ошибку, утверждая, что так обстоит дело везде, где появляется человек в марлевом бинте.

Так, или приблизительно так, – в сущности же это безразлично…

III

Едва только темнота опустится с низкого зимнего неба и неровная линия горизонта исчезнет, в первой линии окопов начинается смутное движение. Ночь – время, когда из окопа можно более или менее безопасно выползти наружу.

Днем шла перестрелка. Днем неумолчно ревут орудия, осыпая шрапнелью намеченную линию окопов. Бывает случай, – ужасный случай! – когда шальной снаряд ворвется в окоп и, сдавленный двумя стенами земли, рвется, как солдаты говорят, «вдоль по окопу», направо и налево. О том, что оказывается после этого, не будем говорить. Не время говорить об этом теперь, придет час, взволнованное море войны войдет в свои берега, и тогда скажем мы слово памяти погибших, вспомним их безвременную смерть. Сейчас можно сказать только о том, что такие случайности бесспорно редки. На всем фронте их две – три, никак не больше…

Днем раненые, прихватив зубами конец бинта индивидуального пакета, кое-как обматывают пораженную руку или ногу, а соседи по окопу, товарищи, помогают. Эта наивная, часто неумелая помощь сама по себе необычайно трогательна. Иногда в окопе оказывается санитар, мужественно делящий судьбу строевых солдат и подвергающийся одинаковому с ними