Михаил Суслов. У руля идеологии - Вячеслав Вячеславович Огрызко

Много неожиданностей было и в докладе Хрущёва по новому партийному уставу, который готовился с участием Суслова. С одной стороны, Хрущёв объявил о многих важных новациях. Если в уставе 1939 года подчёркивалась руководящая роль партии (партия называлась «ядром всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных»), то теперь главной её задачей считалось повышение материального и культурного уровня общества. Но, с другой стороны, Хрущёв не удержался в своём докладе от шпиономании. И куда это годилось?!

Кстати, а что Суслов? Он-то сам выступал на съезде? Да, ему дали слово 12 октября. И он тоже сделал несколько программных заявлений. Но не по новому Уставу партии. Суслов предложил, по сути, продолжить культурную революцию, ввести в стране всеобщее семилетнее образование с переходом в перспективе к всеобщему среднему, а также увеличить численность студентов в вузе. Заодно он коснулся и вопросов перестройки печати и партийной пропаганды.

В свете всех докладов и главных выступлений на XIX съезде логичным было ожидать выстраивания новой конфигурации власти. В частности, после докладов и речей Маленкова, Хрущёва и Берии вырисовывалась следующая схема. Маленков, по сути, объявлялся преемником Сталина. К нему переходило управление правительством. Роль второго человека, а также главного идеолога и вершителя международной политики готовилась для Берии. А контроль над партаппаратом сосредотачивался в руках Хрущёва.

Но этот сценарий, как потом оказалось, абсолютно не устроил Сталина. Он, кстати, за всеми событиями наблюдал с Ближней дачи, на съезде вождь присутствовал только при открытии и закрытии.

Маленков, по мнению Сталина, был хорош лишь как исполнитель. На первую роль он никак не годился. Имелись у вождя вопросы и к Берии. А иначе зачем затевалось так называемое «Мингрельское дело»? Хрущёв, тот и вовсе вызывал одни разочарования. Сталин готовил совершенно другую кадровую революцию. Не случайно он укрепил репрессивный аппарат, утвердив новым министром госбезопасности вместо Абакумова Семёна Игнатьева. Другой вопрос: не совершил ли вождь роковую ошибку? Ведь Игнатьев много лет считался человеком, заточенным в основном на Маленкова. Или преданность Игнатьева Маленкову – это всего лишь миф, рассчитанный на усыпление как Маленкова, так и Берии?

На кого бы в реальности ни работал Игнатьев, возглавив госбезопасность, он повёл себя крайне решительно. Многолетний помощник Маленкова Дмитрий Суханов рассказывал:

«Нарком НКГБ Игнатьев, сообщил мне, что в 1951 году были выявлены непорядки в деятельности 9‐го Управления НКГБ – излишества в расходовании средств на спецдачи, их содержание и охрану, а также связанные с этим неблаговидные проступки со стороны Власика Н.С. и Поскрёбышева А.Н., выявленные КПК при ЦК ВКП(б) (Шкирятовым М.Ф.) (Суханов запамятовал, что наркоматы ещё в 1946 году были преобразованы в министерства. – В.О.). В результате после доклада об этом Сталину И.В. Шкирятовым М.Ф. и мне, представляется, не без участия Берии Сталин И.В. отстранил Власика Н.С. от руководства 9‐м Управлением госбезопасности и комиссара личной охраны, а Поскрёбышева А.Н. – от обязанностей заведующего Особым сектором ЦК ВКП(б). Поскрёбышев А.Н., являясь депутатом Верховного Совета СССР, стал секретарём Комиссии законодательных предположений Верховного Совета СССР, а Власик Н.С. направлен на работу по линии ГУЛАГа. В связи с сокращением штатов личной охраны у членов и кандидатов в члены Политбюро и у заместителей Председателя Совнаркома, Совмина ССР, в частности в приёмной Маленкова в ЦК ВКП(б) более 10–15 лет работали Фролов С.Л., Панков Н.Т., Борисов К.Ф., Кондратьев, которых пришлось заменить работниками госбезопасности, освободившимися из состава личной охраны Маленкова, а Фролова и Панкова перевели на работу в группу писем Управления делами ЦК, и я помог устройству на работу Борисову и Кондратьеву»[192].

Сталин не намеревался ограничиться сменой одного только министра госбезопасности. Он собирался серьёзно почистить и другие ведомства, а также партаппарат. В чиновничьей среде это чувствовали и, видимо, готовили какой-то отпор. Не поэтому ли вождь в последний день съезда выпустил на трибуну своего многолетнего помощника Александра Поскрёбышева?

Кем был Поскрёбышев по должности? Руководителем приёмной Сталина. Он решал, какие бумаги класть на стол вождю и о чьих звонках докладывать шефу. Но не ему было решать, кто переступил рамки закона. Для этого существовали прокуратура и суды. Однако на съезде Поскрёбышев выступил с угрожающими установками. Он строго предупредил всех делегатов, что партия не потерпит карьеристов и будет пресекать все злоупотребления властью. А это ничего хорошего многим аппаратчикам не сулило.

Гром грянул через день после закрытия съезда, 16 октября, когда на первый пленум собрался новый состав ЦК. Но странно – этот пленум почему-то не стенографировался. Как говорили, единственная стенографистка из техсекретариата оргбюро ЦК, которая, как правило, всё фиксировала на подобных мероприятиях, вроде ушла в декрет. Но почему не были приглашены другие? Трудно поверить, что в аппарате их больше не имелось. Может быть, существовали другие причины, по которым кто-то из партаппарата дал указание ничего на пленуме не фиксировать?

Историки, касаясь Октябрьского пленума ЦК 1952 года, вынуждены оперировать в основном воспоминаниями Хрущёва, Микояна и писателя Симонова. Председательствовал на пленуме Маленков. Он почти сразу предоставил слово Сталину. «Главное в его речи сводилось к тому (если не текстуально, то по ходу мысли), – рассказывал участник пленума писатель Константин Симонов, – что он стар, приближается время, когда другим придётся продолжать делать то, что он делал, что обстановка в мире сложная и борьба с капиталистическим лагерем предстоит тяжёлая и что самое опасное в этой борьбе дрогнуть, испугаться, отступить, капитулировать. Это и было самым главным, что он хотел не просто сказать, а внедрить в присутствующих, что, в свою очередь, было связано с темою собственной старости и возможного ухода из жизни.

Говорилось всё это жёстко, а местами более чем жёстко, почти свирепо. Может быть, в каких-то моментах его речи и были как составные части элементы игры и расчёта, но за всем этим чувствовалась тревога истинная и не лишённая трагической подоплёки»[193].

Дальше Сталин обрушился на Молотова и Микояна. Как утверждал Симонов, Сталин «бил предательски и целенаправленно, бил, вышибая из строя своих возможных преемников».

А потом Сталин перешёл к вопросу о новом руководстве. Эту часть выступления вождя зафиксировал участник пленума Леонид Ефремов (а потом опубликовал Ричард Косолапов). Сталин, как утверждал Ефремов, поставил вопрос: кто понесёт эстафету великого дела? «Для этого нужны, – подчеркнул вождь, – более молодые, преданные люди, политические деятели. А что значит вырастить политического, государственного деятеля? Для этого нужны большие усилия. Потребуется десять лет, нет, все пятнадцать лет, чтобы воспитать государственного деятеля».

Дальше Сталин объяснил, почему были освобождены некоторые министры, и, в частности, Молотов, Каганович и Ворошилов. Да потому, что они, по его мнению, устали и вместо них пришлось выдвинуть «новых, более квалифицированных, инициативных