Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

моя оказалась неисчерпаемой в способах увеличить наслаждения нашей сладостной битвы. Она озаботилась приготовить для меня немного холодной закуски, но я ни к чему не притронулся, поелику не мог насытиться всеми открывшимися мне прелестями.

Долгие часы, проведенные нами в наслаждениях, прошли для меня очень быстро, хотя мы совершенно не отдыхали, если не считать перерывов для еще большего возбуждения чувств.

Утомленный, но не насытившийся, я покинул милую даму на рассвете, уверив ее, что при следующем свидании она найдет меня все тем же. Я возвратился в исповедальню, опасаясь, как бы наступившее утро не выдало мое убежище, но отделался лишь страхом и благополучно вышел наружу. Почти весь день я провел в постели и велел подать себе обед в комнату. Вечером я был в театре, чтобы насладиться видом очаровательного создания, счастливым обладателем которого сделали меня любовь и настойчивость.

Через две недели она переслала мне записку, что на следующую ночь будет спать одна. Это было в будний день, и церковь закрывалась в полдень. Посему пришлось мне явиться к одиннадцати часам, предварительно подкрепившись обильным завтраком. Я залез в свою нору, и на этот раз сторож также не заметил меня. Предстояло ждать десять часов, и, подумав, что придется провести их сначала в церкви, а потом на темной лестнице в обществе стада крыс, даже не имея возможности понюхать табака из страха выдать себя, я нашел свое положение малопривлекательным. Однако надежда на вознаграждение ободряла меня. В час дня послышался легкий шорох, через решетку окна просунулась рука и обронила листок. Я подбежал и с замиранием сердца поднял его. Первой моей мыслью было, что из-за какого-то препятствия вместо восторгов любви предстоит мне провести ночь на церковной скамье. Я открыл записку и с радостью прочел:

«Дверь отперта. На лестнице Вам будет лучше. Там Вы найдете свет, легкий обед и книги. Правда, сидеть будет неудобно, но в этом я могу помочь лишь маленькой подушечкой. Не сомневайтесь, для Вас время пройдет быстрее, чем для меня, а поэтому терпите. Я сказала генералу, что плохо себя чувствую и не хочу выезжать. Ради бога, не кашляйте, особенно ночью, иначе мы пропали!»

Сколь изобретательна любовь! Я поднялся и обнаружил отменно накрытый куверт, превосходные блюда, спиртовую горелку, кофе, лимоны, сахар и ром для пунша. Я был поражен, как моя очаровательная дама сумела приготовить все это тайком от своего семейства.

Три часа я был занят чтением, а три других – едой и приготовлением пунша. Потом я заснул и в десять часов был разбужен моим ангелом. Несмотря на все блаженство, вторая ночь оказалась не столь восхитительной, как первая, поскольку мы были лишены возможности видеть друг друга и, кроме того, наши движения затруднялись недалеким соседством дражайшего супруга. Часть ночи мы спали, а рано утром пришлось играть отступление.

Так кончился мой роман с этой красавицей. Генерал отправился в Вестфалию, а она должна была ехать в деревню. Посему я решил покинуть Кёльн и обещал ей вернуться на следующий год. Как увидит читатель, я не сдержал свое слово.

Два с половиной месяца, проведенные в этом городе, не облегчили мой кошелек, хотя каждый раз, когда приходилось садиться за карты, я проигрывал. Боннский бал существенно помог мне. Мой банкир, г-н Франк, жаловался, что я ничего не взял у него, но надо было доказать всем наблюдавшим за мной, что я заслуживаю почтительного обхождения.

В середине марта я выехал из Кёльна и задержался в Бонне, дабы засвидетельствовать свое почтение электору, который, однако, был в отсутствии. Я отобедал с графом Веритой и аббатом Скампаром, княжеским фаворитом. Граф дал мне письмо к одной канониссе в Кобленц и при этом с жаром превозносил ее, что заставило меня нарочито остановиться там. Но вместо означенной дамы, которая, как оказалось, уехала в Мангейм, я встретил на постоялом дворе некую актрису по имени Тоскани, возвращавшуюся в Штутгарт вместе со своей дочерью, очень молодой и весьма красивой девицей. Они ехали из Парижа, где юная особа в течение года обучалась танцам у славного Вестриса. Девица была истинной жемчужиной и без труда склонила меня сопровождать их до Штутгарта. Матери не терпелось узнать, какое впечатление произведет на герцога ее дочь, которую она с детских лет предназначала для услаждения сего любвеобильного государя. Последний же хоть и содержал любовницу, но имел обыкновение испытывать всех фигуранток балета, отличавшихся хоть какими-то достоинствами.

Я отужинал вместе с ними, и легко представить, что беседа с двумя нимфами кулис составилась не из одних максимов чистой морали. Тоскани сказала мне, что дочь ее еще совсем неопытна и она твердо решилась не позволять герцогу прикасаться к ней, пока он не прогонит царствующую фаворитку. Сей метрессой[126] была танцовщица Гарделла, дочь того венецианского гондольера, о котором я уже упоминал.

Поскольку несколькими прозрачными намеками я дал им понять, что, по моему мнению, цветок уже сорван в Париже и герцогу Вюртембергскому придется довольствоваться лишь остатками, они посчитали себя задетыми и согласились дать мне возможность удостовериться в истине. Было договорено, что сия процедура совершится на следующий день. Они исполнили обещанное, и утром я с немалой приятностью провел два часа, но оказался принужденным охладить на матери весь пыл, возбужденный ее чадом.

Хотя Тоскани была еще молода, она не нашла бы во мне ничего, кроме ледяного холода, если бы не ее очаровательная дочь. Впрочем, мать не доверяла мне настолько, чтобы оставлять наедине с нею.

Итак, я решил ехать в Штутгарт, где должен был встретить Бинетти, которая всегда с радостью вспоминала обо мне. Я помог ей обосноваться на подмостках в тот год, когда синьора Вальмарама выдала ее замуж за французского танцовщика Бине, итальянизировавшего потом свое имя. Там же, в Штутгарте, находились столь любимый мною младший Балетти, молодая Вулькани, на которой он женился, и несколько других старых знакомых. Все это, как мне казалось, должно было сделать мое пребывание в этом городе отменно приятным. Но читатель вскоре увидит, сколь опасно полагаться на собственные суждения. На последней почтовой станции я расстался с моими актрисами и, въехав в город, остановился у «Медведя».

XX

Злоключения в Штутгарте

1760 год

В ту пору двор герцога Вюртембергского был самым блистательным во всей Европе. Щедрые субсидии Франции сему государю за десятитысячное войско, которое он содержал для этой державы, поглощались роскошью и развратной жизнью. Войско сие казалось весьма импозантным на