Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

Я ответствовал ей лишь взглядом, который с живостью выразил, сколь опьянила меня открывшаяся надежда.

Пьеса, отменно короткая, показалась мне растянутой на целое столетие. Наконец занавес упал, и мы пошли к выходу. У подъезда она спросила все, как было договорено, и, когда я ответил, что у меня нет кареты, сказала: «Я еду к генералу справиться о его здоровье. Если это не покажется вам слишком долгим, на возвратном пути я могу довезти вас».

Мысль была восхитительна – нам предстояло дважды пересечь весь город, и это оставляло уже не так мало времени. К сожалению, экипаж был открытым, а луна светила прямо в лицо. В этот вечер я не мог назвать ее покровительницей влюбленных. Мы сделали все представлявшееся возможным, но, по существу, это было почти ничто. Подобная игра вызвала у меня лишь отчаяние, хотя моя прелестная спутница с величайшим рвением содействовала моим усилиям. В довершение неприятностей дерзкий кучер из любопытства несколько раз оборачивался в нашу сторону, и это вынуждало нас умерять свои движения. Часовой сказал, что его превосходительство никого не принимает, и мы радостно повернули обратно. Теперь луна светила уже в спину, и любопытство кучера было не столь стеснительно. Мы устроились несколько лучше, но мне казалось, что лошади прямо-таки летят по мостовой. Я счел необходимым задобрить возницу на случай, если бы оказия повторилась, и, выходя, дал ему дукат.

Возвратился я изнуренный и несчастный, но влюбленный более прежнего, тем паче красавица вполне убедила меня, что не ограничится одной только податливостью и страсть ее нисколько не уступает моей. В подобных обстоятельствах я решил не уезжать из Кёльна, не испив с этой воистину божественной женщиной полную чашу наслаждений. А это, как мне казалось, могло произойти, лишь когда генерала не будет в городе.

Назавтра в полдень я отправился в резиденцию его превосходительства, дабы расписаться в книге посетителей, но день оказался приемным, и я поднялся. Дама моя была тут же.

Я обратился к генералу с приличествующим обстоятельствам комплиментом, но грубый австрияк отвечал лишь холодным наклоном головы. Вокруг стояло много офицеров, и спустя четыре минуты я сделал общий поклон и удалился. Сей неотесанный болван не выходил из комнаты три дня, и моя дама не появлялась в театре, так что я был лишен удовольствия видеть ее.

В последний день карнавала Кетлер пригласил многочисленное общество на ужин, за которым должен был последовать бал. Я отправился в театр, дабы свидетельствовать почтение моей милой даме, и когда взошел в ее ложу, она, улучив минуту, спросила:

– Генерал пригласил вас?

– Нет.

– Как! – воскликнула она с негодованием. – Вы не приглашены? Но вам все равно нужно быть там.

– Подумайте, что вы говорите, сударыня, – отвечал я с нежностью, – я готов повиноваться чему угодно, за исключением этого.

– Мне известно все, что вы можете возразить, и все-таки вам надобно прийти. Я почту себя обесчещенной, если вас не будет за ужином. Вы должны дать мне это доказательство вашей любви и, смею сказать, уважения.

– Требуете? В таком случае я буду. Но понимаете ли вы, божественная, что приказ ваш может стоить жизни или ему, или мне, ибо я не такой человек, который стерпит оскорбление.

– Мне все понятно, и я принимаю вашу честь столь же близко к сердцу, как и свою собственную, если не более. Но с вами ничего не случится, обещаю вам. Я решилась окончательно, и вы должны прийти, обещайте мне это. Если вас не будет, я тоже не появлюсь, но тогда мы уже никогда не увидимся.

– Можете вполне рассчитывать на меня.

Когда вернулся г-н де Кастри, я вышел из ложи и прошел в партер, где, предвидя последствия требуемого этой женщиной столь необычного шага, провел два тягостных часа. Однако, решившись держать слово – столь неотразимо было на меня влияние этой красавицы,– я раздумывал, как бы смягчить то нелестное впечатление, которое могут произвести мои действия. По выходе из комедии отправился я к генералу, у коего нашел всего пять или шесть персон. Я подошел к одной канониссе[123], великой любительнице итальянской поэзии, и занялся с ней интересной беседой. Через полчаса зала наполнилась, последними прибыли моя дама и генерал. Увлеченный разговором, я не двигался с места, и Кетлер не заметил меня, тем более его тут же увлекли в противоположную сторону. Вскоре объявили, что стол готов. Канонисса поднялась, взяла мою руку, и вот мы уже сидим рядом, продолжая рассуждения о литературных предметах. Однако, когда все места были заняты, оказалось, что для одного из приглашенных не хватило куверта.

– Это невероятно! – громко воскликнул генерал. И пока утесняли места, чтобы поставить еще один прибор, он оглядел всех присутствующих. Я делал вид, что ничего не замечаю, но, дойдя до меня, он произнес повышенным тоном: – Сударь, я не приказывал посылать вам приглашение!

– Совершенно справедливо, мой генерал, – почтительно ответил я, – но мне показалось, и, по-моему, не без основания, что произошло это лишь по забывчивости, и я не мог не явиться свидетельствовать вашему превосходительству мое совершенное почтение.

Произнеся эти слова, я, ни на кого не глядя, оборотился опять к канониссе. Минут пять стояло глубокое молчание, но вскоре общество вновь оживилось, исключая надувшегося генерала. Это мало меня трогало, однако из самолюбия мне хотелось развеселить его, и я подстерегал подходящую для сего чуда минуту. Оказия представилась, когда подавали второе блюдо.

Г-н де Кастри восхищался дофиной и заговорил о ее братьях, графе де Люсасе и герцоге Курляндском, а потом вспомнили про сосланного в Сибирь герцога Бирона. Кто-то из гостей сказал, будто все его заслуги ограничивались лишь тем, что он сумел понравиться императрице Анне. Здесь я извинился и счел уместным добавить:

– Он отличился больше всего своей верной службой последнему герцогу Кетлеру, который лишь благодаря ему сохранил свои обозы во время последней войны. И именно герцог Кетлер отправил его к петербургскому двору. Бирон никогда не претендовал на герцогство и хотел лишь получить графство Вюртемберг, поскольку признавал права младшей линии дома Кетлеров. Но царица желала во что бы то ни стало сделать своего фаворита герцогом.

Генерал после моего объяснения смягчился и с доступной для него любезностью сказал, что не встречал более осведомленного человека, и тут же добавил с сожалением:

– Да, не будь этого каприза,