Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

предупредили меня, – сказал он при моем появлении. – Я уже собирался сам сделать вам визит. Полагаю, любезный господин Казанова, вы приехали сюда, дабы сделать кое-что в пользу нашего двора. Однако же сие будет затруднительно, поскольку биржа скандализована действиями этого безумного Силуэта. Надеюсь, впрочем, сии помехи не воспрепятствуют мне найти сто миллионов. Я дал слово Людовику Пятнадцатому, коего воистину могу называть своим другом, и, будьте уверены, не обману его. За три-четыре недели дело мое будет сделано.

– Надеюсь, господин д’Аффри поможет вам.

– Он мне совершенно не нужен. Скорее всего, я даже не встречусь с ним, дабы он не имел повода хвалиться своей помощью, ибо не намерен уступать кому-либо славу за свои труды.

– Вы, верно, представитесь ко двору, и вам может быть полезен герцог Брауншвейгский.

– На что мне нужен этот двор? А с герцогом делать мне нечего и знакомиться тоже ни к чему. Я должен только съездить в Амстердам. Кредит мой вполне надежен. Я люблю короля Франции, ибо во всем королевстве нет более честного человека, чем он.

– Приходите к табльдоту, там собирается хорошее общество, вы произведете впечатление.

– Вы же знаете, что я ничего не ем и никогда не сажусь за стол, где могут оказаться незнакомые.

– В таком случае, сударь, до свидания в Амстердаме.

Я спустился в столовую залу и, пока подавали обед, беседовал с некоторыми офицерами. Меня спрашивали, знаком ли мне князь Пикколомини, и я отвечал, что после ужина узнал его, что он не князь, а граф и что мы не виделись уже очень давно.

Когда сам он спустился со своей прекрасной римлянкой, говорившей только по-итальянски, я сказал ей несколько любезностей, после чего мы сели обедать.

Сия самозваная графиня Пикколомини была на самом деле лишь очаровательной авантюристкой. Крупная, молодая, прекрасно сложенная, с огненно-черными глазами и ослепительной белизной кожи, но не той натуральной, цвета лепестков розы, а искусственной, которую видишь у всех римских куртизанок и которая столь неприятна тем, кто знает, откуда она берется. Сие дополнялось прелестным ртом, великолепными зубами и черными как смоль прекраснейшими волосами. Присовокупите к этому еще привлекательные манеры и некоторую видимость ума. Но среди всего проглядывало нечто неуловимо-пройдошливое, вызывавшее во мне чувство брезгливости.

Поскольку синьора Пикколомини знала только по-итальянски, ей пришлось бы играть за столом роль немой, не окажись среди нас одного английского офицера по имени Вальполь, которому она пришлась по вкусу и который занимал ее беседою. Сей англичанин полюбился мне благодаря всему, что я мог видеть и слышать.

Хоть я и не поддался чарам красавицы Пикколомини, тем не менее после обеда я не преминул подняться к ней в комнату вместе с большей частью нашего общества. Граф предложил партию виста[115], а Вальполь сел играть с графиней в примиеру[116], и она передергивала карты, как записная мошенница. Вальполь все видел, но со смехом платил, так как это соответствовало его видам. Проиграв с пятьдесят луидоров, запросил он пардона, на что графиня милостиво пригласила его сопровождать ее в театр. Именно этого и желал сей любезный англичанин. Мадам отправилась с ним, а муж остался за своим вистом.

Я тоже поехал в комедию, а когда возвратился в трактир, привратник сообщил мне, что по непонятной причине Пикколомини поспешно уехал со своим камердинером, захватив только небольшой чемодан. Явившаяся графиня объяснила, со слов своей горничной, что граф дрался на дуэли, каковое обстоятельство было для него делом весьма обыкновенным. Графиня оставила меня и Вальполя у себя ужинать, и аппетит ее ничуть не уменьшился от разлуки с мужем. Мы уже кончали ужин, когда вошел англичанин, бывший за послеобеденным вистом, и сказал Вальполю, что итальянца поймали на шулерстве, тот обвинил другого англичанина и они вышли вдвоем. Через час англичанин возвратился с двумя ранами – пониже локтя и в плече. Это было совсем пустячное дело.

На следующий день, отобедав у графа д’Аффри, я возвратился в трактир, где мне подали письмо графа Пикколомини. В нем была записка к его жене. Меня он просил отвезти ее в Амстердам, в трактир «Город Лион».

Сия комиссия показалась мне весьма забавной, и я от всего сердца посмеялся бы, будь у меня желание воспользоваться оказанным доверием. Я поднялся к мадам и застал ее сидящей на постели за картами с Вальполем. Она прочла письмо и сказала, что может ехать только завтра, как будто все было уже решено. Однако я с иронической улыбкой заметил ей, что некоторые обстоятельства не позволяют мне уехать из Гааги. Вальполь, узнав, в чем дело, предложил заменить меня, и красавица сразу же согласилась. Назавтра они уехали и остановились переночевать в Лейдене.

Еще через день за табльдотом один из только что приехавших двух французов с развязностью сказал мне:

– Знаменитый Казанова должен быть теперь в Голландии.

– Хотел бы я встретить его, – добавил второй, – и спросить кое о чем, не очень-то для него приятном.

Посмотрев на эту личность, я не сомневался, что никогда в жизни не видел его. Кровь ударила мне в лицо, но я сдержался и спокойно спросил, знаком ли он сам с Казановой.

– Еще бы мне не знать его! – последовал ответ, произнесенный с апломбом, который всегда так неприятен.

– Нет, сударь, не знаете. Казанова – это я.

Нимало не смутившись и все тем же наглым тоном он возразил:

– Черт возьми! Вы весьма ошибаетесь, ежели полагаете себя единственным Казановой в свете!

Сей ловкий ответ с очевидностью опроверг меня. Я закусил губы и умолк, но чувствовал себя глубоко оскорбленным и решился принудить его указать мне того Казанову в Голландии, от коего он намеревался требовать неприятного объяснения. А пока я являл собою перед собравшимися офицерами достаточно жалкую фигуру. Эти господа после слов сего молодого вертопраха могли подумать, что у меня недостает храбрости. Тем временем наглец, пользуясь достигнутым надо мною преимуществом, неумолчно болтал языком. Он дошел до того, что спросил, откуда я родом.

– Из Венеции, государь мой.

– Значит, добрый друг французов. Ведь ваша Республика находится под покровительством Франции.

При сих словах раздражение уже овладело мною, и намеренно оскорбительным тоном ответствовал я ему, что Венецианская республика достаточно могущественна и не нуждается ни в чьем покровительстве; за тринадцать веков своего существования она имела и друзей, и союзников, но отнюдь не протекторов.

– Впрочем, вы, может быть, скажете в оправдание своего невежества, что в мире не одна-единственная Венеция!

Едва я закончил эту фразу, как был возвращен