Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

Он сумел завоевать благосклонность мадам де Помпадур, которая доставила ему случай поговорить с королем, и он соорудил для монарха превосходную лабораторию, ибо сей последний, скучая всем и вся, надеялся хоть немного развлечься приготовлением красок. Король дал ему место в Шамборе и сто тысяч ливров на лабораторию. По словам Сен-Жермена, своими химическими произведениями он мог бы обеспечить процветание всех мануфактур Франции.

Сей необыкновенный человек, рожденный быть первым среди обманщиков, как бы между прочим с апломбом утверждал, что ему триста лет, что он обладает панацеей, может делать с природой все по своему желанию и владеет тайной выплавления алмазов. Несмотря на все сии самохвальства, ложь и очевидные нелепицы, я все же не мог почесть его ни наглым обманщиком, ни человеком, достойным уважения. Помимо моей воли он поразил меня.

Аббат де Берни, которому я с пунктуальностью каждую неделю свидетельствовал свое почтение, однажды сказал, что генеральный контролер часто спрашивает про меня и я напрасно пренебрегаю им. Он посоветовал мне забыть о своих претензиях и сообщить ему то средство увеличения государственных доходов, о котором я говорил. Я слишком уважал советы человека, коему обязан был своим состоянием, и поэтому не преминул безоговорочно последовать им. Явившись к генеральному контролеру, я объяснил ему мой проект. Дело заключалось в том, чтобы с любого наследства, кроме как по прямой линии от отца к сыну, взимать в пользу государства годовой доход. Мне казалось, подобный закон будет приемлемым для всех, ибо наследник может считать, что получил завещанное лишь на год позднее. Министр согласился со мной в осуществимости проекта без каких-либо затруднений и положил его в свой секретный портфель, заверив, что теперь мои доходы обеспечены. Через восемь дней его сменил на посту генерального контролера г-н де Силуэт, и когда я представлялся сему новому министру, он с холодностью сказал, что, если возникнет надобность в предложенном законе, меня уведомят. Через два года этот закон был опубликован, и надо мной лишь посмеялись, когда я обратился за причитающимся мне вознаграждением.

В скором времени скончался папа римский, и на его место был избран венецианец Реззонико, который сделал моего покровителя де Берни кардиналом. Последний, получив из королевских рук кардинальскую шапочку, через два дня по повелению Его всемилостивейшего Величества Людовика XV был изгнан в Суассон. Такова привязанность королей.

Опала моего милого аббата оставила меня без покровителя, но я имел достаточные средства, и это позволило мне безропотно перенести случившееся несчастье.

К тому времени г-н де Берни был на вершине своей славы. Он разрушил все созданное кардиналом Ришелье; при содействии князя Кауница сумел превратить давнюю вражду австрийской и бурбонской династий в счастливый союз, который избавил Италию от ужасов войны. Это благодеяние и принесло ему кардинальскую мантию. Сей благородный аббат попал в немилость лишь потому, что в ответ на вопрос короля, спросившего его мнение, сказал, что не почитает принца Субиза человеком, подходящим для командования армиями. Как только Помпадур узнала об этом, а узнала она от самого короля, то сумела заставить монарха прогнать первого министра, и новый кардинал был тут же забыт. Таков уж характер этого народа: живой, остроумный и любезный. Достаточно малейшего повода для смеха, как все несчастья, и чужие, и свои собственные, сразу оказываются забытыми.

В мое время сочинителей эпиграмм и куплетов, которые фрондировали правительство, сажали в Бастилию, что, впрочем, случалось и с королевскими наложницами. Однако это не мешало шутникам веселить общество, и находились даже такие, кто считал весьма почетным пострадать за несколько острых словечек.

Знаменитый кардинал де Берни провел в ссылке десять лет, и, как я узнал от него самого пятнадцать лет спустя в Риме, весьма несчастливо. Говорят, что лучше быть министром, чем королем, но применительно к самому себе я полагаю сию сентенцию абсурдной. Она отрицает, что независимость дороже своей противоположности. При деспотическом правительстве, когда король слабохарактерен или бездеятелен и носит корону лишь для того, чтобы переложить ее на всемогущего министра, приведенное мнение, может быть, и верно, но во всех остальных случаях его нельзя считать справедливым.

Кардинал де Берни не был возвращен ко двору, поскольку Людовику XV никогда не случалось вспоминать про опальных министров. Но после смерти Реззонико кардиналу пришлось ехать на конклав[113], и он остался в Риме до конца жизни в качестве французского посла.

Как-то у мадам д’Юрфе возникло желание свести знакомство с Жан-Жаком Руссо, и мы отправились в Монморанси сделать ему визит под тем предлогом, что желаем заказать у него переписку нот, чем он занимался с большим искусством.

Ему обычно платили вдвое, сравнительно с обыкновенными переписчиками, но зато работу он выполнял безупречно. Тогда сей славный сочинитель и жил только благодаря этому.

Нас встретил человек с простыми, скромными манерами и верностью суждений, но в остальном не выделявшийся ни умом, ни внешностью. Руссо не показался нам человеком любезным, а поскольку ему было далеко до той изысканной вежливости, которая отличает хорошее общество, этого оказалось достаточно, чтобы мадам д’Юрфе сочла его грубияном. Здесь же мы увидели женщину, с которой он жил и которая хоть и разговаривала в нашем присутствии, но едва поднимала глаза. На обратном пути странности сего философа послужили оживлению нашей беседы.

Я расскажу здесь лишь о визите к нему принца Конти. Этот любезный принц явился в Монморанси единственно ради того, чтобы провести день за приятной беседой с уже знаменитым в то время философом. Он нашел его в парке и, подойдя, сказал, что приехал в надежде иметь удовольствие отобедать с ним и занять день непринужденным разговором.

– Моя трапеза не понравится вашему высочеству, – отвечал Руссо, – но я скажу, чтобы поставили еще один куверт.

Философ сделал нужные распоряжения, после чего прогуливался с принцем два или три часа. Когда наступило время обеда, он привел гостя к себе в дом, и принц, заметив три куверта, спросил:

– Кого это вы пригласили обедать с нами? Я полагал, мы останемся наедине.

– Монсеньор, – ответствовал Руссо, – третьим будет мое второе «я». Это существо, которое нельзя назвать ни моей женой, ни моей любовницей, ни служанкой, ни матерью и ни дочерью и которое является всеми ими одновременно.

– Готов согласиться с вами, мой милый, но раз уж я приехал обедать вдвоем, то не задержусь в обществе вашего второго «я» и посему оставляю вас с вашим все воплощающим созданием.

XVIII

Я покидаю Париж. Приключения в