Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

– Сударь, я совершенно уверен, что мадам сумеет задержать ваш отъезд, и, поскольку это доставит мне удовольствие лучше узнать вас, я буду весьма признателен ей.

Я поклонился, и он вышел вместе с де Ластиком, оставив меня наедине с этой обворожительной красавицей. Она была супругой бургомистра, и генерал Кетлер почти не расставался с нею.

– Не ошибся ли граф, – с ласковостью спросила она, – приписывая мне сию способность?

– Не думаю, сударыня, но он вполне мог ошибиться, предполагая, что вы пожелаете воспользоваться ею.

– Прекрасно! Значит, надо поймать его на слове, да он и достоин наказания за свою нескромность. Останьтесь.

Подобный язык оказался для меня столь нов, что я сам почувствовал глупость явившегося на моем лице выражения. Мне надо было собраться с мыслями. Мог ли я даже предполагать найти в Кёльне что-нибудь подобное? С выражением покорной признательности наклонился я к ее руке и поцеловал ее с тем чувством, которое давало ей понять, сколь просто будет приручить меня.

– Значит, вы остаетесь, сударь? Это весьма любезно с вашей стороны. Ведь иначе можно было бы подумать, что вы появились только для того, чтобы показать нам свое пренебрежение. Завтра генерал дает бал, и я надеюсь танцевать с вами.

– А если бы я осмелился ангажировать[119] вас на весь вечер?

– Я буду танцевать только с вами, пока вам не надоест…

Дверь отворилась, и вошел генерал, помешав ей продолжить фразу. Я поднялся, чтобы откланяться, но граф обратился ко мне:

– Надеюсь, мадам сумела задержать ваш отъезд и получила согласие отужинать у меня.

Я вышел из ложи влюбленный и почти счастливый открывшейся надеждой.

Обедал я у г-на де Кастри, и все присутствовавшие были весьма удивлены, что генерал Кетлер сам пригласил меня на бал, хотя непомерно ревновал свою даму, которая терпела его ухаживания лишь из тщеславия. Милейший граф уже достиг определенного возраста, лицо имел малопривлекательное, а скромные качества его ума отнюдь не возмещали изъянов внешности. Словом, совсем не был создан для того, чтобы быть любимым. Несмотря на свою ревность, он почел уместным, чтобы я сидел за столом возле сей красавицы и весь вечер разговаривал и танцевал с ней. К себе я вернулся совершенно увлеченный новым моим знакомством и уже не помышлял об отъезде. Осмелев во время разговора, я сказал ей на горячую голову, что, если она обещает мне свидание, готов провести в Кёльне весь карнавал.

– А если я не сдержу слово?

– Мне останется лишь оплакивать свою судьбу, но я не обвиню вас. Значит, это оказалось невозможным.

– У вас доброе сердце. Оставайтесь с нами.

На другой день после бала я отправился к ней с первым визитом. Она представила меня своему мужу, не отличавшемуся ни молодостью, ни красотой, но зато чрезвычайно обязательному. По прошествии часа, услышав, что подъезжает карета генерала, она поторопилась сказать мне: «Если граф спросит, предполагаете ли вы ехать в Бонн на бал к электору, отвечайте утвердительно».

Вошел генерал, и после обычных любезностей я удалился.

Мне не было ничего известно о бале у электора, но, надеясь, что сей праздник развлечет меня, я навел справки и узнал, что это бал-маскарад, на который приглашено все кёльнское дворянство, а благодаря маскам может войти кто угодно. Я твердо решил ехать, полагая, что получил к тому приказание, а поскольку милая дама также собиралась туда, можно было надеяться на какой-либо счастливый случай. Желая, елико возможно, оставаться инкогнито, я положил себе отвечать на все вопросы в том смысле, что особливые причины не позволяют мне принять участие в сем празднестве.

Под вечер в день бала я выехал в почтовой коляске, имея при себе два домино[120], и, добравшись без промедления до Бонна, нанял комнату, где облачился в одно из них, а потом взял портшез[121], на котором меня доставили во дворец.

Я без затруднений вошел и, никем не узнанный, принялся разглядывать всех кёльнских дам. Красавица моя сидела за фараоном и понтировала по дукату. С удовольствием узнал я в банкомете графа Вериту – веронца, с которым познакомился еще в Баварии. Его скромный банк не превосходил пятисот или шестисот дукатов, а всех понтеров, включая и женщин, было не более дюжины. Я встал рядом с моей дамой, и банкомет подал мне колоду, чтобы снять карты. Видя мой отрицательный жест, соседка моя сделала это без дальнейшего промедления сама. Я поставил десять дукатов на одну карту и проиграл четыре раза подряд.

Та же неудача и во второй талии[122]. В третьей никто не пожелал снимать, и обратились к генералу, который сам не играл. Мне показалось, что его рука будет для меня счастливой, я поставил пятьдесят дукатов на одну карту и выиграл. В следующей талии я удвоил ставку и сорвал банк. Вокруг сразу же столпились любопытные, но благодаря удаче мне удалось скрыться.

Я возвратился в Кёльн достаточно рано, чтобы успеть во Французскую комедию, а поскольку у меня не было своего экипажа, пришлось нанять портшез. В театре я увидел графа Ластика, который один сопровождал мою красавицу. Я счел это благоприятным знаком и подошел к ним. Она тут же принялась рассказывать мне с печальным видом, что генерал почувствовал себя больным и принужден лечь в постель. Когда через несколько минут г-н Ластик вышел, она оставила свой тон притворной печали и с изысканной любезностью наговорила мне с тысячу комплиментов.

– Генерал, – сказала она, – слишком много выпил. Он завистливый грубиян и оскорбил меня, когда я стала защищать вас.

– Почему бы вам не прогнать его, сударыня? Этот мужлан не годится для того, чтобы служить такой замечательной красавице.

– Уже поздно, мой друг. Иначе им завладеет одна женщина.

– Ах, почему я не знатный вельможа! Но пока должен сказать вам, что я болен много серьезнее, чем Кетлер.

– Надеюсь, вы шутите.

– Совсем нет. Ежели не выкажете вы человеколюбия и не доставите мне единственно возможное лекарство, я уеду отсюда несчастным до конца своих дней.

– Задержитесь. Поверьте, я не забываю о вас, но найти подходящий случай очень трудно.

– Если сегодня вечером генерал не пришлет за вами карету, я мог бы, не нарушая благопристойности, отвезти вас.

– Молчите, у вас нет кареты, и лучше отвезу вас я. Мысль хороша, но нужно, чтобы это не выглядело нарочно подстроенным. Вы проводите меня до кареты, я спрошу, где ваша, а