Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

После сего скромного изъяснения он громко расхохотался и послал мне бутылку превосходного рейнвейна[124]. До конца ужина генерал беседовал уже только со мной. Я внутренне торжествовал, ободренный тем оборотом, который приняли мои дела, и еще более удовольствием, написанным на лице моей дамы.

Танцы продолжались всю ночь, и я не отходил от канониссы, которая, впрочем, была очаровательной женщиной и танцевала с завидным искусством. С самой мадам я позволил лишь один-единственный менуэт[125]. Генерал все-таки не смог удержаться от грубости и в конце бала спросил, уверен ли я в своем отъезде. Я отвечал, что предполагаю покинуть Кёльн лишь после большого парада.

С бала я уходил совершенно довольный своим подвигом любви к бургомистерше и с благодарностью фортуне, которая столь ловко помогла мне образумить неотесанного генерала, ибо одному Богу известно, как бы обернулось дело, если бы он осмелился велеть мне выйти из-за стола. В первую же нашу встречу после бала сама красавица сказала о своем смертельном испуге, когда услышала, как он говорит, что не приглашал меня.

Через два дня я сделал ей визит в одиннадцать часов утра, дабы не встретиться с генералом. Она приняла меня в комнате мужа, и сей последний самым дружественным тоном спросил, не сделаю ли я им честь отобедать у них. Я поспешил поблагодарить его и принять приглашение. Бургомистр был добрым и приятным человеком с умом и обширным образованием.

Когда муж ушел, она показала мне весь дом.

– Это, – сказала она, – наша спальня, а здесь комната, где я сплю пять или шесть дней, когда того требует благопристойность. Рядом церковь, которую можно считать нашей домашней часовней, поскольку через эти два окна мы слушаем мессу. А по воскресеньям спускаемся этой лестницей и входим в церковь через маленькую боковую дверь. Ключ от нее у меня.

Была вторая суббота поста, но обед оказался превосходным, хотя это интересовало меня меньше всего. Я был очарован видом этой молодой и прелестной женщины, окруженной детьми и обожаемой всем своим семейством.

На следующий день я отправился слушать мессу в маленькую бургомистерскую церковь. Дабы не привлекать любопытных взглядов, мне пришлось облачиться в редингот. Я увидел, как спустилась моя красавица, сопровождаемая всем семейством. Боковая дверца была столь искусно вделана в стену, что, не зная заранее, ее трудно было заметить.

Дьявол, как известно, обладает большей силой в церкви, чем в любом другом месте, и мне пришло в голову проникнуть к моей красавице именно через эту дверь. На следующий день в комедии я предложил ей свой план. «Я уже думала об этом, – отвечала она, улыбаясь, – и дам вам знать запиской в первой же газете». Далее мы уже не могли продолжать нашу беседу, поскольку с моей возлюбленной была одна дама из Экс-ля-Шапель, которой надлежало оказывать знаки внимания.

Ждать пришлось недолго, и на следующий же день прекрасная бургомистерша при всех подала мне газету, присовокупив, что не нашла в ней ничего интересного. Но зато я знал, насколько эта газета будет интересной для меня. Вот что значилось в ее записке:

«Прекрасный план, вдохновленный любовью, может быть осуществлен беспрепятственно, но сопряжен со множеством неопределенностей. Жена ночует в комнате лишь в том случае, когда муж просит ее об этом, то есть только в некоторые дни, коих бывает всего четыре или пять за месяц. Придется ждать. Любовь предупредит вас о приближении счастливого часа. Тогда надо будет спрятаться внутри церкви. Но не пытайтесь подкупить сторожа, который открывает и запирает ее. Несмотря на свою бедность, он слишком глуп и может выдать тайну. Единственный способ обмануть его – это спрятаться. Он закрывает церковь в полдень, а по праздникам с заходом солнца. Когда наступит время, достаточно легонько толкнуть дверь, которая на сей случай не будет заперта изнутри. Место предполагаемого сражения отделено лишь простой перегородкой, и поэтому нельзя ни чихать, ни кашлять. Это было бы верхом несчастья. Отступление не представляет ни малейших трудностей – достаточно спуститься в церковь и выйти из нее, как только она откроется».

Я сто раз перецеловал сие прелестное послание и со следующего же дня занялся столь необходимым исследованием театра предстоящих действий. В церкви стояла кафедра, где никто не смог бы увидеть меня, тем не менее я остановил свой выбор на исповедальне, располагавшейся совсем рядом с дверью. Улегшись в том месте, где священник ставит ноги, я мог совершенно спрятаться, но там было столь тесно, что вначале я сомневался, смогу ли пробыть внутри нужное время. Дождавшись полудня, когда церковь закрывают, решился я сделать опыт и, скрючившись, оказался все же столь дурно укрыт, особливо по причине сломанной перегородки, что меня легко можно было видеть с двух шагов. Однако же я совершенно не колебался, поскольку в делах подобного рода успех сопутствует лишь вверяющемуся фортуне. Решившись на любые опасности, я возвратился к себе вполне удовлетворенный своими изысканиями. Я записал все наблюдения и соображения и, вложив их в старую газету, передал ей, как обычно, в ложе театра, где мы виделись каждый день.

Через неделю она при мне спросила генерала, нет ли у него каких-либо поручений к ее мужу, который завтра отправляется в Экс-ля-Шапель, откуда вернется через три дня. Для меня этого было вполне достаточно, тем более что слова ее сопровождались выразительным взглядом.

В четыре часа я уже скрючился в исповедальне, стараясь укрыться как можно лучше и поручая себя всем святым. В пять сторож пришел с обычным обходом и запер двери. Едва услышал я звук ключа, как сразу же выполз из своей тесной клетки и сел на скамью возле окна.

Я оставался в этом положении с четверть часа, потом подошел к маленькой двери, толкнул ее и, взойдя по лестнице, уселся на последних ступеньках, где мне пришлось провести пять часов, которые в ожидании блаженства не показались бы мне утомительными, если бы крысы не сновали непрестанно взад и вперед, что составляло сущую пытку. Природа наделила меня непреодолимым отвращением к этому маленькому животному, бояться которого нет особенных оснований, но чье зловоние вызывает во мне приступы тошноты.

Наконец, ровно в десять часов, наступил миг вожделенного блаженства – я увидел перед собой предмет моей страсти со свечою в руке. Читателю, бывавшему в подобных положениях, легко вообразить все восторги сей восхитительной ночи. Впрочем, он не сможет представить себе подробности, ибо хоть я и был далеко не новичком, но возлюбленная