Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

Основное значение имеет при этом только то, что идет от сердца, что является выражением чувства любви по отношению к Богу и другим людям: эгоизм и равнодушие по отношению к братьям еще менее соединимы с религией Иисуса, чем жалкая привязанность к мирским наслаждениям. Особенно ценна в Иисусе, по сравнению и в противоположность позднейшему развитию Его церкви, та прямота, с которой Он поддерживал представление об отношениях детей к отцу как об основных религиозных отношениях в противовес даже факту силы греха. «Безгрешных» нет, конечно, среди нас (Ин. 8, 7) — истина, которую мы никогда не должны забывать, когда другие грешат против нас: нет человека, который не нуждался бы в милосердии, снисходительности, прощающей милости Бога. Но пиетистский страх перед грехом, не видящий в человеке со времени грехопадения ничего, кроме низости, вышучивающий каждое благородное побуждение как блестящий порок, совершенно чужд Иисусу. Здоровые и гнилые деревья таковы не по извечному решению и не всегда; Иисус взывает к воле человека, признавая за ней, на основании Своего собственного опыта, огромную силу: Бог не унизил Своих детей до положения рабов, хотя, конечно, как дети, они не могут вырасти без отцовской Его помощи, всегда открытой для молитвы верующего.

Нет нужды сравнивать эту религию с аффектированной, регламентированной, научно разряженной религией фарисейства, чтобы оценить ее характер; даже при сравнении со всем Старым Заветом она, с ее соединением теплоты, силы, простоты и здоровья, есть нечто новое, как новым человеком был тот, в чьем сердце она родилась. Если Ему принадлежит содержащее целую программу слово, Мф., 5, 17: «Не думайте, что я пришел нарушить закон или пророков, не нарушать пришел я, а исполнить», — то такой скромный пиетет только облагораживает Его; мы вспоминаем, однако, что дух, которым Он наполнил старое, был чем-то необыкновенно новым. Надежды Иисуса на скорое наступление изменения мира не исполнились: считавшийся Мессией был пригвожден к кресту, был проклят. Но то новое, что Он чувствовал в себе, осталось живым совершенно в ином смысле, чем Он это Себе представлял. История, несмотря на трагичность Его судьбы, признала Его правым, Его, считавшего достаточным (Мк., 4, 26-29) для человека бросить семя в землю вовремя: все остальное — стебель, колос, полное зерно — приходит затем само собою.

B.

ПАВЕЛ И АПОСТОЛЬСКИЕ ВРЕМЕНА

I

ВЕРА В ВОСКРЕСЕНИЕ ИИСУСА

Новозаветные повествования о воскресении. Все наши книги Евангелия оканчиваются повествованием о воскресении Иисуса. Без такого заключения они не могли бы в их собственных глазах иметь право на имя «Евангелий». Только слепая вера во вдохновение свыше не хочет видеть, что мы в этих заключительных отделах, с их неустранимыми противоречиями, покидаем твердую почву достоверного предания, на которой мы до сих пор стояли. Ввиду этого мы вправе считаться только с древнейшим свидетелем Павлом (I Кор. 5), возвещающим торжественным тоном, как о вещи, о которой он уже часто рассказывав в тех же самых выражениях, что Христос восстал в третий день по Писанию, явился сначала Петру, затем двенадцати апостолам, далее, опять более чем 500 братьям сразу, потом Иакову, потом всем апостолам, позднее всего ему, пишущему это послание.

Психологическое объяснение веры в воскресение. Конечно, нельзя назвать достоверным историческим доказательством воскресения Иисуса этот длинный ряд явлений; воскресшего видели только верующие, вера же в своих переживаниях мало способна различать объективно и субъективно истинное: действие и того и другого одинаково.

Для историка достаточным объяснением всего последующего является факт, что через несколько дней после смерти Иисуса между Его бывшими последователями распространилась уверенность, что из мертвых Он возвратился к высшей жизни; и мне казалось бы, что, если только нам удалось, хоть немного, понять личность Распятого, эта уверенность и ее быстрое распространение не являются психологической загадкой; наоборот, оба явления настолько сами собой понятны, что не было даже нужды для их создания в столь многочисленных видениях. Когда Петр оправился от первого парализовавшего его деятельность страха и в одиночестве углубился в размышления о том великом и ужасном, что принесли с собой дни Пасхи, он устыдился своей нерешительности и трусливого подчинения одной видимости. Разве то обстоятельство, что Бог покинул Своего Мессию и оставил заботы о Своем Царствии, могло быть более чем видимостью, которой так любит пользоваться сатана? С негодованием отбросил Он последние сомнения в том, что Иисус обманул Его, обманывался Сам, когда пошел по пути Мессии. При этих условиях оставался у Него лишь один выход: смерть Иисуса не мешает осуществлению надежд на Царство, скорее, способствует этому осуществлению; Он, через смерть вошедший в небесную жизнь, божественной силой завершит то, что начал. Чтобы вполне укрепиться, Петр возобновил в своей памяти те незабвенные минуты, когда Возлюбленный завоевал и изменил его сердце, и еще раз в блаженном восторге насладился очарованием этих часов. Он не был бы Петром, если б Учитель не явился ему тогда живым и не воскликнул бы: «Я не умер, иди и возвести о Воскресшем!» Ликуя, бросился тогда прощенный к своим товарищам и вновь собрал вокруг себя рассеянных учеников. Когда он возвестил им полученное откровение, оно повторилось в их среде: то, что услышали они из уст Петра, они тотчас увидели сами, и, конечно, дело не ограничилось этими двумя явлениями Иисуса. Рассказ о вознесении Воскресшего на сороковой день, о котором повествуют лишь «Деяния апостолов», есть только позднейшая попытка рационально объяснить отсутствие подобных же явлений в последующее время и очистить место на земле для деятельности Духа, Который сошел на верующих десять дней спустя, чтобы заменить Сына Божьего. В первые моменты не возникал вопрос, где находится Воскресший; удовлетворялись тем, что Он был здесь; для Воскресшего не было жилища под небесами, хотя бы Он свободно, как ангел, и являлся на землю в любое время, когда в Нем нуждались Его ученики.

II

ДРЕВНЕЙШАЯ ИЕРУСАЛИМСКАЯ ОБЩИНА

Повествования о дне Пятидесятницы. Весьма вероятно, что упомянутое Павлом (I Кор. 15) явление Иисуса 500 братьям следует отождествить с чудом Пятидесятницы, которое описывает, правда, с богатыми прикрасами, Лука (Деяния апост. 2). Мало значения имеет как время, так и достоверность объяснения, данного Лукой глоссолялии, этому лепету верных в состоянии экстаза, которым благоговейно внимающие верующие наслаждались, как дуновением Святого Духа, на собраниях в период первого энтузиазма: Лука хотел истолковать это явление как разговор одновременно на всех существующих на земле языках. Решающее значение имеет в этом случае место, где произошло чудо: