Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

Единство нравственности и религии. Неразрывное единство, в котором, по мысли Иисуса, сливаются нравственность и религия, наиболее ясно выражено в словах Его Мф., 5, 48: «будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный». Принцип: Бог Сам есть единственная норма нашего поведения, добро у нас только то, что называет добром Он, — Иисус проводил с серьезной определенностью, прежде всего применяя его к Самому Себе, затем призывая, насколько хватало Его сил, других к следованию ему. Перед лицом Бога, между тем, понятие добра, конечно, не допускает никакого расчленения на добро религиозное и добро нравственное. Бог не исполняет никаких культовых обрядностей, Он не знает уныния, забот, желаний, ненависти; Он в своей неисчерпаемой любви отдает Себя Своему великому делу — миру, венец которого есть человечество; мир устраивает Он так, что все, кто не противится воле Его до самого конца, радуются близкому блаженству. В этом зеркале Иисус видит свое собственное изображение. Следует отметить, что характеристика Иисуса как болезненно знающего, печально-тихого, как олицетворенной меланхолии духа, как вечно чуждого всем людям деятельности и аффекта смешивает преходящее с основным. Иисус прежде всего праведный сын праведного отца.

Тяготы, которые возлагают фарисеи на людей, уже потому неприемлемы, что тяготы и придирки не могут быть названы благочестивыми, когда они сталкиваются с потребностями природы. Но, вместе с тем, нравственная оболочка отделяет Его радостность от простого веселья. Как Бог, Он не знает блаженства, которое не должно было бы быть сообщено другим; Его жизнь поэтому принадлежит служению тому, что ведет других к спасению; самопожертвование не уменьшает радостности, но всячески ведет ее к победе. Благочестивые, как Он, люди чувствуют себя так хорошо, как дети в доме любвеобильного, но в то же время великого и мудрого отца; им нечего бояться даже того, что они когда-либо могут смешать доброе со злым, — благороднейший род страха. Катехизис Иисуса не содержит основного тезиса о таинствах, при посредстве которых мы должны были быть искусственным путем сближены с Богом, не содержит и тезиса о «вере», который мог бы быть нам истолкован в ряде статей; он весь состоит из двух положений: поступай всегда так, чтобы в тебе можно было узнать похожее на отца Божие дитя, и, сделался ты недостоин Отца Своего или беспокоит тебя то, что ты можешь сделаться недостойным Его, молись Ему, и Он простит тебя или спасет тебя от опасности.

Личность Иисуса — это Его Евангелие. Этим путем Иисус определил, как Он думал, идеал благочестивого человека: это дитя Божие, подобие небесного Отца; еще правильнее будет сказать, что Он создал Свое представление о Боге, усиленное до размеров небесного, по образцу того, что Он пережил в благочестивейшем из людей — Себе Самом: опять получаем мы Его личность как меру Его религиозно-исторического значения.

Религия гуманности. Вновь, наконец, удивительно подтверждается, как основное свойственное Иисусу качество, иудейская победа над иудейским. Он не восстает против истинно иудейского; борясь с фарисеями, Он ни в коем случае не борется в их лице со Старым Заветом, который Он высоко ставит как божественное откровение. Он посещает храмы и синагоги, не оскорбляет без нужды иудейских чувств, хотя одно только обрядовое благочестие кажется Ему недостаточным исполнением воли Божией. Везде, где проявляется истинная любовь, Он чтит ее: Он не осуждает бедную вдову, Мк., 12, 41 сл., бросающую последнюю лепту свою в сокровищницу, за то, что она расточает свое имущество в пользу сытого жречества; наоборот, Он удивляется тому чувству, согласно которому она действует. Но, с другой стороны, Он рекомендует подражать только этому чувству, для которого величайшею радостью является сделать что-либо для Бога, а не самые пожертвования в храмовую кассу.

Этими воззрениями Он освобождает религию, объект религии и ее субъект, равно как и самое религиозное отношение между ними, от всех исключительно иудейских составных частей, и делает это так нежно и деликатно, что Сам почти не замечает изменений, оставаясь во всех остальных вопросах всецело под властью представлений о мире остальных иудеев; так, например, в представлениях об ангелах, сатане, демонах, небе и аде. Объектом религии Израиля всегда был, как основное представление, сильный, энергичный Бог; даже величайшие из пророков с полным правом запечатлевали в своем народе прежде всего почтение и страх перед Иагве, который, превращаясь, чем дальше, тем больше, из национального Бога в мирового, все более и более увеличивал расстояние между святыми на небе и нами, нечистыми людьми. Бог Иисуса — это сама любовь; Он отечески заботится даже о цветочке в поле, насколько же большей была Его забота о человеке с его бессмертной душой. Но он сохраняет при этом власть наказывать непослушных, и это не иудейский пережиток: Бог без такой власти был бы не Отцом, а бревном. Субъектом своей религии Иисус, оставаясь верным старому предрассудку об избранном народе, признавал, как кажется, только иудеев, только к ним Он обращался со Своим Евангелием. Но, даже не прибегая к вычитыванию из притчей, вроде притчи о дурном виноградаре и о свадебном пире, идеи, замены иудеев верующими язычниками, мы должны признать, что ни малейшая черточка не указывает на то, что там, где Иисус говорит об отношениях людей к Богу, Он имеет в виду не просто людей, а описывает специально иудеев. «Человек» является, например, Мк., 8, 36, объектом Его размышления: не иудей, а «душа» и «тело» являются тем, что должно быть спасено для блаженства. И когда Он воспевает Бога как Бога птиц и растений, может Он разве отнять этого Бога у язычников как их Бога? Когда Он, Мк. 3, 32-55, отворачивается от матери и братьев в великих словах: «кто исполняет волю Божью, тот мне брат, и сестра, и мать», — делает ли Он мысленно исключение: при условии, если они не язычники? Самаритянин, Мк., 10, 30 сл., легко перенес бы суд, описанный у Мф., 25, 31 сл.: меряния двумя мерами Иисус, конечно, Богу своему навязать не мог. Наконец, Он настолько основательно освободил религиозные отношения между Богом и людьми от давящих гирь иудейства, что нельзя себе представить дальнейших шагов в этом направлении. Иисус требовал безусловной зависимости человека от Своего Бога, абсолютного подчинения Его воле; но в воле Бога нет ничего, что стояло бы вне человека, что наложено было бы на людей произвольно, как проба; Он требует исключительно того, что человек сам считает совершенным; поэтому-то исполнение воли Божией для нас равнозначаще полному блаженству.