Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

великого слова (Мф., 19, 11) всегда истинно: не все понимают его. Он не ищет, как другие, доказательств для борьбы с противоречием или ложным пониманием, Он не приводит ни доводов разума, ни неизбежных для каждого иудея доказательств от Писания; с суверенной уверенностью выставляет Он свои положения, содержание которых достаточно говорит само за себя: «Я же говорю вам» — такова формула, которою Он санкционирует Свое понимание заповедей, даже свои законы, в противоположность всем предшествовавшим толкованиям, в противоположность даже букве Ветхого Завета. Может быть, Он не так много говорил о Себе, как это кажется согласно Евангелиям; но, выдвигая тон приказания в Его словах — «иди за Мной; кто не со Мной, тот против Меня; кто не возненавидит отца и мать, жену и детей, даже жизнь свою — тот не может быть Моим учеником, не достоин Меня», — евангелисты, несомненно, правы. В речении «придите ко Мне все трудящиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф., 11, 28) автор его — поэт — нашел чудеснейшее выражение для чувства Иисуса о своей мощи.

Такое сознание своего величия не разнуздало в Нем тиранических вожделений, еще менее подстрекало оно Его к соперничеству с Богом; при глубокой нравственности Его природы это сознание сделалось движущей силой первого разряда: только в исполнении обязанностей и постановке задач выдвигал Он сверхчеловека. И отсюда как раз и падает луч света на Его кажущееся двойственным отношение к вопросу о Царстве Божием. Если Царство стояло у дверей, то, несомненно, Ему, единственному в своем роде, должна была быть уготована роль вождя в Царстве; и раз Бог выбрал заранее для такого вождя титул Мессии, то Он не смел от него отказываться. Но Его величие ни в коем случае не в будущем: блага, наслаждения, успехи могут быть уготованы Ему в будущем, главное же — дух, силу, свободу от мира имеет Он и теперь. Все это уже и теперь такие вещи, которыми до Него в одинаковом с ним размере не обладал никто, даже Иоанн; он солгал бы, если бы сказал, что черту, которая в Его время должна была разделить две мировые эпохи, еще предстоит провести. Он видит ее за Собою, Он уже Мессия, а не должен только Им сделаться. И если Мессия и Царство Божие друг без друга существовать не могут, то ясно, что и Царство Божие уже наступило, Его только не видят все те, которые не видят Его величия. Но и закваска скрыта в тесте, и все-таки действие ее несомненно. Поколение, к которому Он пришел, в Нем имеет Царствие Божие «среди них самих»: вместо того, чтобы полуапатично, полувозбужденно поджидать нисхождения Царства, вместо того чтобы бросаться то туда, то сюда, где только не объявится какой-нибудь псевдо-Мессия, они должны только видеть то, что в Его Лице уже появилось, познать господствующий в Нем дух Царства, внутренне приблизиться к Нему.

Иисус, как человек дела, вероятно, не сознавал внутреннего противоречия, лежавшего в Его понятии о Царстве и вызванного тем, что Царство полагалось не то в настоящем, не то в будущем: в Его личности, принадлежавшей и настоящему и будущему, противоположности примирялись. Уже по одному этому Он не мог быть апокалипсическим мечтателем, снедаемым тоскою, хотя и для Него при печальных условиях жизни Его народа, при пребывании большинства в тупости, высокомерии: и грубости было на что надеяться, было чего ожидать от всемогущего вмешательства Бога. Для нас, стремящихся понять Его особенности, важнее, чем эта надежда, которую делили с Ним миллионы, то чувство, которое имел и проводил Он один, чувство, говорившее Ему, что решительный шаг уже сделан, что изменение мира уже началось; Мк., 2, 19 — защищает Иисус Своих учеников от упрека в несоблюдении поста тем, что для гостей на свадебном пиру поститься неприлично — ст. 20 интерполяция, — т. е., что время радости уже наступило; еще яснее в ст. 21 Он противополагает религию Своих религии фарисеев и учеников Иоанна, как новое — старому. И вот в этом-то и заключается все разрешающее слово: Иисус не чувствует Себя, опять-таки, как Иоанн, посланным, чтобы возвестить нечто, грядущее в ближайшем будущем, его призвание — создать новое, не нечто новое, а то единственно новое, что только и интересовало благочестивого израильтянина, — устройство мировой жизни исключительно согласно воле Божией; и Он всецело живет в атмосфере этого нового. Загадочным, правда, остается, что вокруг Него устранение старого делает такие скромные успехи, но для Него это не необъяснимо, не является основанием для сомнений в своей единственной в своем роде задаче.

Новое в Евангелии. Так объединяется в Иисусе иудейское со сверхъиудейским. Каждый израильтянин мечтал о Царстве Божием; он рисовал себе в конце мира идеальное религиозно-нравственное состояние; в центре Царства должен был стоять представитель Бога — Мессия. Иисус пользуется обоими представлениями не из дипломатической снисходительности, а наивно принимая даваемое божественным откровением. В действительности же за Его проповедью Царства и за Его выступлением в качестве Мессии скрывается построение нового мира религии. В творческих руках Иисуса все старые представления, от которых благочестивый иудей не мог отказаться, несмотря на то что они давно уже перестали действовать как плодотворная нравственная сила, наполняются абсолютно новым содержанием. Соединение это поразительно; новое приобретает от старого крепкий запах земли, конкретную определенность, но старое находит свое спасение от гибели в новом духе, и этот новый дух ведет его к великому будущему: существовало ли бы, спрашивается, без дела Иисуса все то великое, что прорывается, как молния, в глазах мыслящего историка в словах: «Христос — моя жизнь» и «Царство должно нам остаться»? Если серьезно рассуждать, то при желании понять Иисуса может быть выбор только между признанием нового духа, полного новой силы, претендовавшего естественным образом на будущее, или безумной переоценкой самого себя, которая не может быть оправдана никаким эсхатологическим энтузиазмом, ослепленным непониманием своего времени, которое не допускает веры вообще в суждение так тяжко обманутого.

Если мы с полным основанием выберем первое, то выдвигается тотчас же вопрос: в чем состоит то новое, что принес с собою Иисус? Не было ли простой иллюзией называть новым то, что уже давно существовало на свете, что было, может быть, разве только возобновлением потерянного старого? Наш первый ответ таков: новое был Он Сам, Его личность. Кто Ее не понимает, не может понимать и того нового, что Он дает, Павел понял это, когда I Кор. 11, 1 призывает христиан в Коринфе подражать Ему, как он сам сделался