Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

поэтому мы не можем ждать хорошего рассказа о последних событиях жизни Иисуса. Единственные, до некоторой степени достоверно переданные слова из уст умирающего, это: «Боже мой, Боже мой, почто ты оставил меня!» Казалось бы — крик отчаянной жалобы, на самом деле — соответствующая событию молитва; Иисус, вероятно, мысленно представил Себе в виде утешения в Своих страданиях весь 22-й псалом, начинающийся этим восклицанием, но заканчивающийся исповеданием непоколебимой веры в Бога. Гибель не была для Иисуса столь же неожиданной, как для Его учеников; сцена Его душевной борьбы в Гефсимании, незадолго до взятия Его под стражу, — сцена, выдумать которую было невозможно, — показывает, что Иисус был совершенно подготовлен перенести с Божьей помощью все самое тяжкое. Не менее достоверен также рассказ о пасхальной вечере, которую Он отпраздновал еще со Своими учениками и — во время которой Он всем, как это делалось при расставании, предложил хлеб и вино как символ неразрывного союза между ними и Им Самим; в конце вечери Он обещал им свидание на более великом торжестве. Иисус был слишком умен, чтобы не распознать тотчас же, что ход дела в Иерусалиме все менее и менее соответствовал Его ожиданиям, и слишком благочестив, чтобы предписывать Богу исполнение Его надежд к определенному сроку. Что Он не унизился перед еврейским судилищем до похвального смирения, а перед языческим правителем до мольбы о помиловании, было результатом не упорства отчаяния, а ясного понимания того нового пути, по которому повела Его судьба. Если бы Он показал хотя бы какую-нибудь слабость во время ли процесса или во время казни, — это, наверное, достигло бы слуха ожесточенного врага Христа, фарисея Савла; в таком случае Крест Иисуса никогда не мог бы сделаться хоругвью Его веры. Итак, Иисус умер, покинутый, но не сломленный, столь же уверенный в Своей победе, как и при вступлении в Иерусалим, пожалуй, даже еще более уверенный, ибо не мог Бог оставить неискупленной невинную кровь: день мирового переворота был только против ожидания отодвинут, он не мог быть отменен.

О фактах, сопровождавших смерть Христа, мы можем высказаться менее определенно, чем о поведении и чувствах Иисуса в течение этих дней. Синоптики указывают единогласно, что Он взят был под стражу в ночь после пасхальной вечери, т. е. с 14 на 15 Низана (первый весенний месяц = март — апрель); в таком случае члены синедриона судили Его в один из своих величайших праздников. Я счел бы фарисеев того времени способными на подобное прегрешение против заповеди о субботе в том случае, когда потеря одного дня могла подвергнуть риску весь успех дела; если, однако, кому-нибудь это покажется невероятным, возможным представляется считать днем катастрофы один из более поздних дней пасхальной недели; во всяком случае, датировка Иоанна — смерть Иисуса до вечера Пасхи — мотивирована исключительно догматически.

Правовое основание приговора над Иисусом. Но за какое же преступление Иисус был приговорен к смерти? Пилат (Мк., 15, 26), вероятно, для устрашения сообщил народу о Его вине посредством надписи на кресте: «Царь иудейский». И в самом деле, Иисус в его глазах мог быть достоин смерти лишь потому, что он считал Его честолюбивым, фанатичным мятежником, предпринявшим политическое освобождение Израиля из-под владычества римлян. Однако для синедриона, судившего по еврейским законам, предприятие подобного рода не было преступлением, наказуемым смертью. И когда Иисус на вопрос первосвященника назвал Себя «Христом, сыном Благословенного», это могло быть безумием, но никак не богохульством. В правильном, с формальной точки зрения, судопроизводстве Иисус должен был бы быть, однако, обвинен в богохульстве: так как ни один христианин не видел актов этого процесса, мы вправе лишь догадываться, что смерть принесло Ему какое-либо слово, произнесенное Им во время последних дней Его пребывания в Иерусалиме, нечто вроде того, что от храма не останется камня на камне (Марк, 13, 2). Формулировка официально предъявленного против Него обвинения для нас, однако, сравнительно безразлична; судьи ранее, чем собрались, уже предрешили предать Его палачу, и то нервное возбуждение, с которым они приводят в исполнение свое намерение, показывает, насколько значительной они считали опасность, которую представляла для их народа и для их религии дальнейшая деятельность Иисуса, даже вообще хотя бы Его дальнейшее существование. Указывая, как на мотив их действий, на одну лишь жажду мести за Его беспощадную критику их лицемерного благочестия или на Его высокомерное вмешательство в подвластную им область, мы окажемся еще менее справедливыми по отношению к ним, чем ища причину их поступка исключительно в политических соображениях. Фарисеи и книжники, представлявшие собой большинство в Иерусалимском синедрионе, не были сплошь эгоистами и лицемерами; они произнесли смертный приговор не исключительно из утилитарных соображений или из-за оскорбленного тщеславия. Они полагали, что исполняют свой долг, устраняя Иисуса, и, как бы ни формулировали они Его вину перед собой, перед своим народом, перед Пилатом, настоящим основанием было то, что, по их убеждению, Он был изменником религии своих отцов и имел шансы смутить весь народ. Они должны были покончить с Ним, чтобы сохранить для народа религию. Иисус о них судил едва ли иначе, чем они о Нем; только Он не истребил бы их силой, потому что верил в будущее вполне, тогда как они взирали на это будущее со страхом и беспокойством. Упреки: соблазнитель народа, оскорбитель религии — бросали друг другу обе стороны.

Это непримиримое противоречие между религиозными воззрениями Иисуса и фарисейства, — причем обе стороны были одинаково твердо убеждены в законности своих точек зрения, — является той точкой опоры, на которой мы должны основываться при всякой попытке постигнуть исторического Иисуса и найти Ему место в истории религии, прежде всего еврейской, рядом с которой и помимо которой Он не знал никакой иной. Сущность Его религии не может быть определена правильно, если с одинаковой ясностью не вырисуются два основных положения: первое, что Он внес слишком много новых и важных религиозных мыслей, чтобы не показаться нормально благочестивым людям своего времени опасным разрушителем; второе, что Сам Он считал себя вернейшим сыном своего народа.

III

РЕЛИГИЯ ИИСУСА

Еврейское и сверхъеврейское в Иисусе. В прежнее время заграждали себе пути к пониманию Иисуса тем, что считались в Нем почти исключительно с внееврейским, прославляли в Нем основателя новой религии, в которую ловко вставляли все учения собственного вероисповедания. Когда медленно и постепенно освободилось место для беспристрастного отношения к Иисусу, стали объяснять, оставаясь наполовину на старом пути, Иисуса Павлом и прямо навесили на