Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков

и проектно-конструкторского котлотурбинного института (НПО ЦКТИ) им. И. И. Ползунова Министерства энергетического машиностроения СССР. ВНИПИэнергопром разработал также ряд проектов аналогичной парогазовой установки для Азэнерго и Тюменской ТЭЦ–1, но уже с новой газовой турбиной ГТ–45 Харьковского турбинного завода, головной образец которой был освоен на Якутской ГРЭС.

На что лично я обратил внимание, присутствуя на встрече с А. Н. Косыгиным? На четкое выполнение объявленного им регламента. Он точно уложился в объявленные им двадцать минут при информации по внутренней и в двадцать минут — по внешней политике партии и правительства. В его выступлении явственно звучала позиция сильного государственного деятеля, хорошо знающего народное хозяйство страны. Чувствовалось, что перед нами стоит, с одной стороны, требовательный и уверенный руководитель, а с другой — человек нелегкой жизненной судьбы.

Впоследствии, когда я уже работал в Минэнерго СССР, мне неоднократно приходилось встречаться с Алексеем Николаевичем. Запомнилась последняя такая встреча, случившаяся за месяц до его кончины. Петр Степанович взял меня с собой, когда поехал навестить Косыгина, проживавшего на даче в Архангельском. Премьер поблагодарил Непорожнего за внимание и подарил ему книгу о совместном периоде их работы в Ленинграде. К сожалению, многие великие деятели, проходившие так близко от нас, уходят навсегда, так до конца и не распознанные своими современниками.

Можно логикой, мыслью, волей, всем существом желать что-то, но только случай собирает все в фокус. Как только меня назначили первым заместителем управляющего — главным инженером Ставропольэнерго, Александр Петрович Кустов поднял вопрос об освобождении меня от обязанностей секретаря парткома. Почему это стало его навязчивой идеей, мне сказать трудно, но ради ее осуществления он проявил недюжинные способности. Если говорить образно, клал горчицу не на край, а на дно своей тарелки, черпая ее большой суповой ложкой. Однако горком партии, посоветовавшись с крайкомом, решил оставить меня на секретарстве, предоставив мне таким образом и партийную, и административную власть. Там понимали, что представляет собой Александр Петрович как руководитель, и этим создавали ему в моем лице своеобразную систему сдержек и противовесов.

Чтобы отмести всякие попытки Кустова сделать из меня карманного секретаря, я откровенно сказал управляющему:

— Я согласен проводить любую линию, но прошу вас: никогда не пытайтесь унизить меня как секретаря. Если вы хоть раз это допустите, то наши пути разойдутся, и я буду поступать так, как мне будет диктовать моя совесть и объективные обстоятельства. И неужели вы, Александр Петрович, до сих пор не знаете, что опираться можно только на то, что оказывает сопротивление? А лучшей опорой для человека всегда является другой человек.

Обстановка в партийной организации сложилась тогда тяжелейшая. Партийный коллектив вновь раскололся на две группировки. Кустов использовал свои старые методы. Он привез с собой из Калининграда неплохого специалиста, Бориса Семеновича Шароевского, ранее работавшего начальником производственно-технического отдела на Калининградской ТЭЦ–2, 100-мегаваттной среднего давления станции, построенной еще немцами. Шароевский стал у нас начальником производственно-технического отдела — заместителем главного инженера Ставропольэнерго по теплотехнической части.

Борис Семенович был покладистым человеком, всегда поддерживал Кустова, но не смог выдержать методов его работы. На одном из совещаний, реагируя на какое-то жесткое требование Александра Петровича, он резко ответил:

— Знаете, сколько ни заставляй петуха нести яйца, у него это никогда не получится!

Истинно благородный человек оценивает людей не по их речам. А когда какие-то речи ему не нравятся, причину этого он ищет не в личных качествах говорящего. Протеже Александра Петровича не почувствовал надвигавшейся беды. Такого тона было достаточно для того, чтобы началась атака.

Кустов моментально нашел компромат на Шароевского, к тому времени уже работавшего начальником службы теплотехнических измерений. Оказывается, его подчиненные «использовали измерительные приборы службы в котельной парка культуры и отдыха имени С. М. Кирова». Этот факт был вывернут наизнанку, и дело было передано в партийную организацию. Борис Семенович получил строгий выговор с занесением в учетную карточку и был понижен в должности до рядового инженера-теплотехника.

Прошел год. Шароевский написал заявление в парторганизацию, где я уже был секретарем, с просьбой о снятии партийного выговора. Александр Петрович, трясясь от негодования, не рекомендовал снимать, считая, что Шароевский потом потребует восстановить его в прежней должности. Я провел с Борисом Семеновичем беседу:

— Давай договоримся так. Сейчас будет собрание, на котором мы снимем тебе выговор. Но ты после этого не пиши заявление с просьбой о своем восстановлении в должности.

Шароевский согласился с этим условием. Накануне собрания состоялось партийное бюро, на котором было принято решение рекомендовать партийному собранию снять выговор с коммуниста Б. С. Шароевского. Собрание гудело. Я выдвинул предложение о снятии выговора с Бориса Семеновича. Все проголосовали — «за». Проблема была решена, как говорится, в одночасье. Но на другой день Шароевский написал Кустову заявление с требованием восстановить его в должности. Александр Петрович вызвал меня. Он выглядел, словно тигр перед прыжком:

— Вы видите, что он творит?

Я вновь пригласил Шароевского:

— Борис Семенович, вы ведете себя неправильно. На парткоме вы обещали не настаивать на восстановлении в должности. Ведь вы создаете неприятную, прямо-таки тупиковую ситуацию. Рекомендую отозвать свое первое заявление, объяснив это тем, что вы, когда его писали, были в шоковом состоянии после похорон своей жены.

— А что я буду потом делать?

Я посоветовал:

— Вам надо переходить на другую работу. У меня есть предложение: идите начальником теплотехнической службы Центральных электрических сетей — будете командовать Кисловодской ТЭЦ.

— Кустов меня не переведет!

— Вы пишите, — сказал я уверенно, — а остальное — моя проблема.

Я принес Александру Петровичу оба заявления Шароевского, и тем самым инцидент был полностью исчерпан.

Но в отношениях со мной Кустов продолжал практиковать свой «иезуитский» метод. В чем он выражался? Казалось бы, в довольно обыденных вещах. Придя домой, «неутомимый» управляющий ужинал и выходил на прогулку. Часов в девять вечера он заходил домой, садился в кресло, стоявшее в его небольшой прихожей рядом с телефонным столиком, и набирал мой домашний телефонный номер.

Первое время Тамара никак не могла понять, с кем это я каждый вечер веду горячую перепалку по телефону. Александр Петрович обычно начинал разговор тихим и спокойным голосом:

— Вы знаете, о вас плохо говорит заместитель управляющего по общим вопросам: вы с ним разберитесь. Вы знаете, Безугленко снова поднимает голову, не так что-то он себя ведет…

Темы каждый раз менялись, но ежевечерне он звонил и звонил, методично истязая и пытаясь столкнуть меня с какими-то людьми. Например, Александр Петрович мог заявить:

— Завтра вы будете участвовать в заседании по распределению квартир. Я прошу такой-то уборщице (или такой-то секретарше) — она о вас плохо говорит