Зов Гималаев. В поисках снежного барса - Билл Крозье

href="ch2.xhtml#id38">[14] и чортены, попадавшиеся вдоль трека, и монастыри в Пангбоче и Тенгбоче. Я познакомился с настоятелем Тенгбоче, пережившим реинкарнацию, и получил от него благословение. Я попал, во всех смыслах этого слова, в высшее измерение. И не только это запомнилось мне. Яркие краски, аромат ладана, улыбки монахов в красных одеяниях. Как вращались молитвенные барабаны. Как мы покупали молитвенные флаги на память. Как я приобрёл первую в моей жизни тхангку, сакральную буддийскую живопись. Философия, позиция, образность буддизма. Природа тех людей, что живут по-буддистски. Всё это полностью очаровало меня – и с тех пор я одержим родной землёй тибетского буддизма.

4. К началу

Долгий путь я прошёл, прежде чем оказаться в начале своих странствий в Долпо.

Родился я в городке под названием Уоллсенд на севере Англии. Там проходит древний римский вал Адриана. Рос я в Ньюкасл-апон-Тайне в 1960-е гг., и воспитывали меня далеко не так строго, как можно себе вообразить. Я учился в хороших школах, меня всегда манили привольная сельская Нортумбрия и Озёрный край, так что все выходные я проводил в походах, которые организовывал Клуб занятий на открытом воздухе средней школы имени Резерфорда. В шестнадцать лет меня даже отправили на программу активного обучения через приключения – Outward Bound[15] на Мори-Фёрт, в Шотландию, где я провёл целый месяц. Там я познакомился с простейшим альпинизмом, научился управлять байдаркой и ходить под парусом. Погода, конечно, стояла прескверная, но меня это не беспокоило. Главное – далеко от города и кругом простор. Я не просто хотел выбираться на природу время от времени – меня терзала жажда её естественной красоты и величия, и она до сих пор не утолена.

Средняя и старшая школа пролетели как день, и, сдав экзамены, в восемнадцать лет я отправился в Лондон учиться врачебному делу в больнице Гая. Лондон 1970-х гг. ещё «свинговал», и жить там было одно удовольствие, да и учиться медицине мне очень нравилось. Два года мы зубрили анатомию, психологию и биохимию, а после нас выпустили «в поля» набираться клинического опыта. Особенно мне понравился «период свободного выбора», трёхмесячный срок, когда можно было отправиться на учёбу в любую точку мира. Многие мои одногруппники поехали в Австралию или США, но мы с моим другом Йеном Николсоном выбрали Восточную Африку. В те годы Угандой правил Иди Амин, сопровождая своё правление жестокими расправами. Так что Йен остановился на Танзании, а я – на Кении. Меня распределили в окрестности города Ньери, примерно в 150 километрах от Найроби, и я начал работать в маленькой миссионерской больнице под названием Тумутуму. Там я видел случаи малярии, столбняка, бешенства, проказы и других жутких болезней, которые мне было бы не встретить в английской лечебнице. Я очень многому научился. Из Найроби в Тумутуму мне пришлось ехать на матату, местном такси, в компании девятерых человек из племени кикуйю и нескольких горластых куриц. Красная ухабистая грунтовка вела мимо экзотических жакаранд и «огненных деревьев», которых я прежде никогда не видел, и каждую минуту мне казалось, что вот-вот на дорогу выпрыгнет лев или антилопа гну. Ближе к вечеру, когда небо затянули тучи и стало душно, я прибыл в своё жилище на территории больницы. Мне отвели крохотную деревянную хижину, где нашлись кровать, ванна и маленький стол. Не прошло и нескольких минут, как раздался стук в дверь. Открыв, я с удивлением обнаружил на пороге молодую стройную блондинку, явно из Европы, которая говорила с очевидным шотландским акцентом. Это была Уна Мак-Аскилл, с которой мы станем хорошими друзьями. Она даже будет одалживать мне свой «пики-пики» – мотоцикл. В тот первый день она пришла пригласить меня на ужин и вместе со своей подругой Джойс Бурини накормила меня фасолью и местным маисом.

Ночью я спал плохо и почти не выспался: сказывалась и чуждая, незнакомая обстановка, и странные голоса животных за дверью. Утром, впрочем, мои тревоги рассеялись, стоило мне раздвинуть шторы. Меня встретила гора Кения, ясная и чёткая громадина, возвышавшаяся в 30 километрах к северо-востоку. Она как раз помещалась в моё окно, и над её широкими, покатыми, симметричными склонами торчали острые вершины, будто гигантские клыки. И там-то, наверху, к моему величайшему удивлению и восторгу, я увидел ослепительно-яркий, незамутнённо-белый снег: он венчал вторую по высоте гору в Африке, которая находится точно на экваторе.

За сорок пять лет до моей практики в Тумутуму на кофейной ферме неподалёку от Ньери жил легендарный английский альпинист Эрик Шиптон. Его ферма находилась на расстоянии тех же 30 километров от величественной горы в 5199 метров высотой. Впервые проснувшись в Ньери, он испытал до невероятности похожие на мои чувства, которые описал в книге «На той горе»: «С севера горизонт совершенно загородил собой гигантский конус, окутанный лиловой дымкой. На макушке у него сидел венец из облаков. Над этим венцом, словно паря над землёй, высилась пирамида изо льда и камня, прекрасных пропорций, ясная и чёткая на фоне неба. Солнце ещё не взошло, но его лучи уже коснулись пика, и по его ломаной каменистой поверхности бежали тенистые морщины, перемежаясь с ослепительно пылающим льдом».

В 1929 г., прожив год в Восточной Африке, Шиптон впервые взобрался на Нелион, один из пиков Кении, в сопровождении Перси Уин-Харриса. В 1930 г. он познакомился и подружился с ещё одним кофейным плантатором по пересеченному маршруту.

Время от времени я встречался с Йеном, и вместе мы ездили в Амбосели, Серенгети и даже в Занзибар. Когда наша практика уже подходила к концу, я провёл месяц в Дар-эс-Саламе, работая акушером. Оттуда на десятичасовом автобусе я отправился в Арушу, в Северную Танзанию, и мы с Йеном попытались взобраться на Килиманджаро. Нам было по двадцать одному году, мы были молодые, крепкие ребята. Шёл 1974 г., двадцать с лишним лет миновало с покорения Эвереста, и с тех пор на вершину мира ступили лишь тридцать семь человек. Процесс акклиматизации тогда понимали намного хуже, чем сейчас. Помню, что больше переживал, что замёрзну, чем боялся эффектов высоты. Естественно, мы, молодые люди, убеждённые в своей неуязвимости, поднимались по нижнему склону чуть ли не бегом.

Я был обут в простые кроссовки, не припася никакой крепкой обуви. Три дня спустя, страдая от лёгкой головной боли, мы очутились в хижине Кибо, на высоте 4730 метров. В последние сутки мы почти не пили, а вокруг нас, на пустынной седловине, не было ни родника. Утром мы покинули хижину и взобрались на пик Гилмана