Писательская рота - Сергей Егорович Михеенков

После учёбы в Иванове в шинели с нашивками старшего политрука Наровчатов прибывает на Волховский фронт во 2-ю ударную армию. К счастью, не попадает в то чудовищное окружение в районе Мясного Бора, где сгинули тысячи, брошенные своим командующим — генералом Власовым. Вскоре командующим 2-й ударной армией Ставка назначила генерала И. И. Федюнинского. Новый командующий доведёт свою армию до Победы.

Наровчатов комиссарские нашивки сменил на лейтенантские погоны. Май 1945 года он встретит в звании капитана. Но до мая 1945-го надо было ещё пройти ленинградские леса и болота, форсировать большие и малые реки, потом, с такими же боями, пройти Эстонию, Восточную Пруссию. В январе 1944 года он писал корреспонденции и боевые сводки для армейской газеты из траншей первой линии Ораниенбаумского плацдарма. Потом участвовал в прорыве на Ропшу, в боях за Нарву. Был награждён медалями «За оборону Ленинграда» и «За боевые заслуги».

Как журналист и офицер участвовал в торжественной встрече с союзниками на Эльбе.

Из армии уволился в 1946 году.

После демобилизации занялся литературой. Но вначале, чтобы иметь заработок, работал в различных московских газетах. Потом в аппарате ЦК ВЛКСМ.

Тема войны — основная, на ней держатся первые поэтические сборники «Костёр» и «Солдаты свободы». Сразу же вошёл в обойму поэтов фронтового поколения. Интимная лирика пробивается сквозь шинельное сукно сурового солдата и идёт параллельно с военными мотивами. Лирическую глубину и гражданственность поэзии Наровчатова замечает А. Фадеев и поддерживает поэта.

Первый поэтический сборник окрылил его. Дочь Ольга Сергеевна вспоминает такой случай: «Он всегда-то стремительно ходил, а тут — просто летел по Москве: в кармане у него лежал первый в жизни сборник его стихов. Он проносился по бульварам в центре и вдруг услышал довольно грубый окрик: “Ваши документы!” Отец продолжал свой почти полёт, не отнеся это к себе, как вдруг его схватили за плечо и круто развернули. Перед ним стоял запыхавшийся милиционер. Как выяснилось, он принял отца не за бегущего, а за убегающего. Бдительность подсказала ему, что у человека с чистой совестью не должна быть такая странная походка. Прямых улик не было, но подозрение подкрепилось растерянностью отца и полным отсутствием документов. И вдруг отца осенило: он вынимает из кармана книжку стихов, суёт милиционеру под нос и говорит: “Видите, вот книжка. Это моя книжка”. Милиционер: “Разве я её у вас отнимаю?” Отец: “Да нет. Я сам её написал, и вот моя фамилия. Видите — Наровчатов, это вам вместо документа”. Милиционер недоверчиво берёт книжку стихов, вертит её, и вдруг внезапно и его осенило. Он коварно спрашивает: “А чем вы можете доказать, что это вы её написали?” И отец нашёлся. Он попросил милиционера поиграть в такую игру: милиционер будет начинать любое стихотворение с любой строчки и внезапно обрывать, а отец должен продолжать».

Одновременно не утихает страсть к путешествиям. И это становится ещё одной темой поэта. Дальний Восток, Курилы, Колыма, Чукотка, Тихий и Ледовитый океаны. И снова — Крым, Коктебель, Киммерия. Одновременно погружается в мир любимых писателей и поэтов.

Однажды, ещё в довоенном мире, приехал в Старый Крым, побывал на могиле Александра Грина, а потом побрёл к дому писателя, где в то время жила вдова и муза автора «Алых парусов» Нина Николаевна. По дороге вдруг обнаружил, что штиблеты его совсем износились. Позади были просёлочные дороги Крыма, Феодосия, Судак. Так он и предстал пред очами Нины Николаевны — загорелый голубоглазый юноша с обветренным лицом, почти босой. Она накормила молодого поэта и на прощание вынесла старые, но ещё вполне добротные ботинки Александра Грина. Видимо, в этих старомодных, но знаменитых ботинках он и познакомился с Ольгой Берггольц. Потому что от Грина он пошёл к Волошину.

Берггольц он полюбил так, что потом, когда всё схлынуло, признался одному из своих близких друзей: «Я тогда наконец понял, почему люди стреляются… из-за страсти».

Берггольц его страсть не разделила. Быть может, потому, что в нём она, женщина с прошлым, увидела слишком много юношеского, почти мальчишеского, восторженного, что не хотела разрушать семью, в которой уже появился ребёнок. Своё смятение поэт выразил в 1944 году в стихотворении «Фронтовая ночь». Стреляться не стал, но портрет Оленьки, своей внезапной крестовой красы, расстрелял вдребезги.

Лев Озеров: «Из-за его спины могли показаться китобои, скалолазы, полярники. Неведомо было, когда он успевал побывать и там, и тут, и одновременно внести в дом две стопки новых книг, и прежде чем наброситься на них, аккуратно и любовно внести их в картотеку, как приличествует настоящему библиофилу. Это совмещение скитальца и воина, человека маршевого, биваяного типа с книжником, полуночником, склонившимся над очередным фолиантом, представляется уникальным. В короткие промежутки между войнами, в эти бойцовские перебежки Сергей Наровчатов, равно как и его сверстники, успевал заметно и решительно продвигаться в науках, в познании мира, в творчестве. Культурно-исторический кругозор этого ратника можно назвать завидным. Находясь на полях сражений, он одновременно умудрялся исходить вдоль и поперёк поля российской (да и не только российской) словесности от “Слова о полку Игореве” до Блока… <…> Многие сверстники Наровчатова по окончании войны психологически остались на ней, в ней, остановились в своём окопном положении, не смогли естественно перейти к будням мирного существования. Наровчатов навсегда остался верен делам и друзьям военной поры, но он одним из первых в нашей поэзии сделал решительный шаг из эпохи в эпоху, сделал его в момент, “когда нам приказали снять шинели, не оставляя линии огня!”»

В поэте ожила, загудела колоколами русская история. Появились эпические произведения — поэмы о Василии Буслаеве и Семёне Дежнёве.

В 1970-е годы пошла проза. Рассказы «Абсолют», «Диспут», «Ведьмы». В 1959 году появляется одно из лучших стихотворений поэта «Пёс, девочка и поэт».

С 1971 года Наровчатов — секретарь Союза писателей СССР и одновременно первый секретарь Московского отделения СП РСФСР. Всё чаще его называют Сергеем Сергеевичем.

Занимался литературоведением и в 1972 году защитил кандидатскую диссертацию по теме «Живые традиции советской поэзии».

В 1973 году подписал письмо группы советских писателей в редакцию газеты «Правда» с осуждением Солженицына и Сахарова.

С 1974 по 1981 год — главный редактор журнала «Новый мир».

В конце жизни написал итоговую поэму «Фронтовая радуга». «Фронтовая радуга» — возвращение к своей фронтовой юности и товарищам, не вернувшимся с войны, — Николаю Майорову, Михаилу Кульчицкому, Георгию Суворову, Павлу Когану…

Любил перечитывать Сергея Есенина, Максимилиана Волошина, Александра Грина. Но подлинной любовью был Лермонтов. Ещё в 1964 году вышло его эссе «Лирика Лермонтова. Заметки поэта».

Путешествия… История… «Я никогда не приму четыре стены своей комнаты за четыре стороны света, иначе моя молодость постучится мне в окно и напомнит о других