Писательская рота - Сергей Егорович Михеенков

поехал через весь Дальний Восток и Сибирь в Москву. Добирался до столицы больше месяца и едва успел подать заявление в институт. Парень я был тогда неутомимый и, узнав, что до начала занятий есть ещё время, провёл остаток лета с альпинистами в Кабарде.

Со времён Колымы прочно вошла в мою жизнь другая страсть — любовь к расстояниям. Она во многом определила потом мои поступки. Каждое студенческое лето я проводил с товарищами в походах. Мы прошли на вёслах всю Волгу, побывали на Дону и Кубани, прошли пешком весь Крым. Летом 1939 года уехали на Большой Ферганский канал, работали там, объехали почти весь Узбекистан. Все эти поездки обогащали новыми впечатлениями, расширяли кругозор, расцвечивали жизнь, и без того хорошую и ясную. Молодость начиналась весело и бурно».

Учёба в Институте истории, философии и литературы (ИФЛИ), общение с преподавателями, известными учёными, литературоведами, философами принесли не только знания, но и культуру общения.

«Светлой и доброжелательной была атмосфера, которой мы дышали в аудиториях и общежитиях», — тепло вспоминал Наровчатов свою alma mater.

Стихи он начал писать рано, чуть ли не с той поры, когда овладел грамотой. В пятнадцать лет в газете «Колымская правда» опубликовал первое стихотворение.

О своей студенческой поэтической юности Наровчатов писал так: «В те годы мы — молодые поэты — настойчиво стучались в двери не журналов и издательств, а своих учителей в поэзии. К ним в первую очередь надо отнести И. Л. Сельвинского, у которого многие, в том числе и я, прошли тогда серьёзную школу стиха. Всегда мы ощущали на плече могучую длань незабвенного “дяди Володи” — В. А. Луговского. С требовательным доброжелательством выслушивал наши новые стихи Н. Н. Асеев. Это были основные наши “прописки” в поэтической Москве, но сколько ещё поэтов “хороших и разных” напутствовали тогда добрым словом юных подвижников стиха! А мы действительно были подвижниками — мы жили поэзией, бредили поэзией, молились поэзии.

В марте 1941 года журнал “Октябрь” напечатал подборку под заголовком “Стихи московских студентов”. Так впервые в “толстых” журналах появились имена Кульчицкого, Слуцкого, Самойлова и моё. Казалось, мы выходим на “печатную” дорогу. Но через три месяца грянула война, и другие дороги повели нас к другим горизонтам».

Горизонты были затянуты пороховым дымом, копотью сгоревшего жилья, кровавая мгла ползла всё дальше на восток.

Для Наровчатова это была вторая война. На первую, так называемую Зимнюю войну, он ушёл в декабре 1939 года, добровольцем вместе со своими однокурсниками. Их, молодых, спортивных, зачислили в легколыжный батальон. «Короткая эта кампания, — вспоминал Наровчатов, — оказалась трагичной для нашего добровольческого батальона. Из нас четверых двое — Михаил Молочко и Георгий Стружко — погибли во время рейда по тылам противника. Мы с Виктором Панковым, тяжело обмороженные, попали в госпиталь. Там встретили мы окончание войны и возвратились в Москву, потрясённые всем увиденным и пережитым в эти короткие и одновременно долгие дни. Но молодость быстро взяла своё, и к началу новой, в этот раз великой войны мы были опять готовы к испытаниям».

После госпиталя Наровчатов перешёл в Литературный институт. ИФЛИ заканчивал экстерном. Экзамены, и там и там, сдал успешно перед самой войной, получил оба диплома и снова надел шинель.

Проходим перроном

Молодые до неприличия,

Утреннюю сводку

Оживлённо комментируя.

Оружие личное,

Знаки различия,

Ремни непривычные:

Командиры!

Поезд на Брянск.

Голубой, как вчерашние

Тосты и речи, прощальные здравицы.

И дождь над вокзалом.

И крыши влажные.

И асфальт на перроне.

Всем нам нравится.

Семафор на пути отправленье маячит.

(После поймём — в окруженье прямо!)

А мама задумалась…

— Что ты, мама?

— На вторую войну уходишь, мальчик!

1941

Вот рассказ Наровчатова о его войне: «Военные годы — самые ёмкие и наполненные в моей жизни, именно поэтому о них труднее всего говорить. Или уж рассказывать обо всём в полном объёме, или ограничиться перечислением каких-то главных её общностей, ставших частностями личной твоей судьбы. На войне я сформировался и как человек, и как поэт. Все мои хорошие и дурные стороны — и в жизни, и в творчестве — с определяющей чёткостью определились именно тогда. После войны происходило либо развитие, либо угасание тех или иных качеств, но начала их были заложены в те годы.

Войну я увидел, пережил, перенёс с самого начала и до самого конца. Физически судьба меня удивительно щадила — одна лёгкая царапина от пули за всю войну! Нравственно же она пощады не давала никому, и я тут не стал исключением. Но всё я получил сполна — и горечь поражений, и счастье побед. Я помню страшные дороги отступления — мы прошли их с Лукониным, выходя из окружения брянскими лесами и орловскими нивами в 1941 году. Я помню блокадный Ленинград — прозрачные лица, осьмушку хлеба и стук метронома по радио. И я помню ветер боевой удачи, пахнувший нам в лицо на равнинах Прибалтики. И я вижу до сих пор в снах распахнутые ворота гитлеровских концлагерей в Польше, откуда, плача и смеясь, бежали навстречу нам люди всех наций и языков. День Победы я встретил в центральной Германии, и одно воспоминание о тех немыслимых днях пьянит меня сильнее любого вина.

Война принесла мне дружбу таких моих сверстников-поэтов, как Георгий Суворов и Михаил Луконин. Война подарила мне доброе рукопожатье Н. С. Тихонова, большого поэта и человека, чьи советы и пожелания помогали и в ту пору, и долго после. Война наградила меня дружбой многих отличных людей, которых я встречал на своём пути гораздо больше, чем плохих.

На войне вступил в партию, до того я был комсомольцем, и принадлежность к этому великому коллективу стала с тех пор для меня так же естественна, как моё существование.

Война научила писать меня те стихи, с которыми я мог начать прямой разговор с читателем и услышать ответный отклик.

Война многое и отняла у меня, — список потерь надо было бы начинать с друзей, а кончить молодостью.

После войны я вернулся в Москву, и тут же началась та часть моей биографии, которая интересна главным образом стихами, отразившими мои думы и чаяния в эти годы. Я целиком занялся литературным трудом. Много езжу по стране, забираясь в наиболее отдалённые её края. Побывал в местах своей юности — Колымском крае, объездил Курильские острова, Сахалин, Чукотку, Камчатку. К поездкам отечественным присоединились зарубежные. Увидел все пять материков. Путевые впечатления частично уже отпечатались новыми стихами, а многое ещё ждёт строк и рифм.

До сих пор мои строки уложились в сорок пять книг