Два пути. Русская философия как литература. Русское искусство в постисторических контекстах - Евгений Викторович Барабанов

1. Основы универсальности символа Святой Софии

Согласно «Повести временных лет», выбор византийского православия Древней Русью, был предопределен свидетельством послов князя Владимира, побывавших в константинопольском хроме Святой Софии-Премудрости: «Ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом… Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве».1

Однако софийной доминантой отмечен не только древнерусский, но также и крайне важный для культурного самосознания Древней Руси общеславянский образ православия, восходящий к переводческому делу Константина-Кирилла Философа. Как рассказывает его «Житие», Константин еще в детстве обручился с Софией-Премудростью: «Когда же было ребенку семь лет, видел он сон и поведал о нем отцу и матери, и сказал, что стратиг, собрав всех девушек нашего града, сказал мне: “Избери себе из них, кого хочешь, в супруги, на помощь тебе и сверстницу свою»”. Я же, рассмотрев и разглядев всех, увидел одну прекраснее всех, с сияющим ликом и украшенную золотыми ожерельями и жемчугом и всей красотой, имя же ее было София, то есть Мудрость, и ее я избрал”. Родители, которым отрок Константин рассказал свой сон, утвердили его выбор наставлением:“Скажи же премудрости: сестра мне будь и мудрость сделай знакомой себе. Ведь премудрость сияет сильней, чем солнце, и если приведешь ее себе в супруги, то с ней избавишься от многого зла»2

Вслед на Константином тот же выбор сделали и в Древней Руси. Прежде всего об этом свидетельствуют древнейшие центральные храмы Киевской Руси, посвященные Святой Софии: Софийский собор в Киеве (1037–1067), в Новгороде (1045-50) и в том же XI веке – в Полоцке. К этому коренному выбору восходят и последующие древнерусские софийные образы, запечатленные фресками, иконами, службой, народными духовными стихами3.

Конечно, древнерусская обращенность к образу Софии вовсе не является результатом зависимости только от византийских или южнославянских «влияний». О коренном отличии «естественной» человеческой мудрости от Мудрости Божественной прежде всего учили книги Ветхого и Нового Завета. И эти книги, судя по литературному наследию Киевской Руси, были хорошо известны древнерусским книжникам.

А в Новом Завете София Премудрость Божия решительно противопоставлена всякой другой, прежде всего языческой мудрости: «Иудеи требуют чудес, а эллины ищут премудрости; а мы проповедуем Христа распятого – Христа, Божью Силу и Божью Премудрость, который сделался для нас премудростью от Бога» (1 Коринф. 1,22–30).

Патристическое и византийское богословие, следуя апостолу Павлу, однозначно отождествило ветхозаветное учение о Божественной Премудрости с Логосом-Христом. Христу посвящались и софийные храмы. Об этом прямо говорится в «Сказании о Святой Софии Царьградской»: ангел, явившийся сыну одного из строителей, повелевает назвать храм Софией во имя Второго Лица Троицы, «оттоле же прият такое наречение церкви (да) именуется Святая София Слово Божие, нареченное от ангела Господня»4. В другом списке того же «Сказания» сообщается, что на месте явления ангела «честна икона Великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа утвердися»5. Строители храма Новгородской Софии также не сомневались, что «воздвиже храм велик и пречестен Святыя Софея, иже есть Божия слово премудрости» (Книга Степенная. Ч. I)6.

Христологическое понимание Софии органично сводило к взаимосвязанному единству онтологию, учение о спасении и эсхатологию: Творческое Слово Божие созидает вселенную, соединяя земное с небесным посредством Божьей Силы и Божьей Премудрости (Софии); Воплощенное Слово спасает своей крестной смертью человечество, собранное в церковь – Тело Христово; в конце времен это же Слово Божие произносит свой Последний Суд над миром. На этом христологическом принципе и основывалась универсальность символа Святой Софии Премудрости Божией.

2. Древнерусские истолкования образа Софии Премудрости Божией

Древнерусская культура предприняла попытку значительно расширить объем значения универсального софиологического символа. Наряду с христологическим толкованием Софии Премудрости Божией, русское любомудрие знает и другие. Прежде всего – мариологическое, богородичное.

Толковая Палея – наиболее влиятельная толковая книга Древней Руси – разъясняла: «Премудрость мнети Сына Божия, храмь же святыи пречистую непорочную и бескверную Деву Богородицу Марию»7. Отсюда – традиция понимания церкви в образе Дома-Богородицы. Ветхозаветные слова «Премудрость созда себе дом» толковались как вместившая Христа утроба Богоматери. К этой традиции примыкают: с одной стороны, широко распространенное в Древней Руси строительство богородичных храмов и практика посвящения храма Софии на дни богородичных праздников, с другой – появление икон с богородичной иконографией, с третьей – включение мариологического мотива в службу Софии Премудрости Божией, составленной князем Симеоном Ивановичем Шаховским в XVII веке8. В эпоху барокко мариологический аспект толкования Софии стал доминирующим, а в XIX–XX вв. – под сильным влиянием западноевропейской мистики – составил одну из главных линий русской религиозной философии и русского богословия.

Наконец, следуя логике расширения объема значений символа древнерусская культура удерживала и третью линию интерпретации: объединенное средствами аллегории христологическое, мариологическое и экклезиологи-ческое понимание Софии Премудрости Божией. В Древней Руси эта традиция была представлена иконами, изображавшими Софию в виде крылатого огненного Ангела (Ангел Великого Совета) в царско-архиерейском облачении (далматик, бармы) на престоле с семью столпами. В соответствии с изображением традиционного Деисуса, Ангелу предстоят Богоматерь с Предвечным Христом-Эммануилом и Иоанн Предтеча; над главою Ангела – в огненном кругу – благословляющий Христос.

Расширение объема содержаний символа, естественно, вело к многозначности, соответствовать и справляться с которой в средневековой религиозной культуре мог только аллегоризм. Аллегория не знает противоречий: один и тот же знак может иметь бесчисленное число подразумеваемых под ним значений. Важно лишь, чтобы эти значения были заранее оговорены, зафиксированы, учтены при вопросах и ответах.

Подробное аллегорическое толкование фигуры Ангела-Софии сохранилось в наследии Максима Грека: «Имеет же лицо человеческое огненное, ибо огонь божественный испепеляет страсти тленные просвещает же душу чистую. Над ушами имеет тороки[3], которые и ангелы имеет, ибо житием чистым подобна ангелам; тороки же есть местопребывание святого духа. На главе ее венец царский, ибо смиренная мудрость владычествует над страстями. А что препоясана в поясе, то являет признак старейшинства. В руке же держит скипетр, что означает ее царский сан. Имеет также орлиные огненные крылья, чем возвышенное пророчество и быструю мысль знаменует. Весьма прозорливая птица орел любит мудрость – когда видит ловца, она выше взлетает, так и любящие целомудрие неудоболовимыми ловцу дьяволу бывают. В левой руке держит свиток, в котором начертаны неведомые сокровенные тайны, ибо говорит Писание: не постижимы таинства божественные ни