Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

ассизы приговорили главного доносчика на людей из Портсмута, Томаса Бартона, к смертной казни за грабеж на большой дороге. Даже заверения Ричарда Нортона не смогли его спасти[723]. В следующем году властям удалось поймать по крайней мере одного из преследуемых ими «черных», и в результате Бенджамина Риверса осудили по Черному акту. На том же суде в Винчестере троих преступников осудили за ограбление и убийство фермера близ Бишопс Уолтхэма. Тела двоих из них остались гнить в цепях в Уолтхэм Чейз — в напоминание об арсенале средств в распоряжении стражей правопорядка[724].

В лесах Элис Холта и Вулмера много лет продолжала исполнять свои обязанности рейнджера Руперта Хоу. В 1740 году она писала в Казначейство, почти так же, как двадцать лет назад: «Вопреки моим усилиям и бдительности лесников олени и деревья ежедневно уничтожаются»[725]. В 1741 году смутьяны сломали запруды нескольких рыбных прудов в Элис Холте и Вулмере[726]. Несколькими годами раньше поступали сообщения о том, что «черное» браконьерство преодолело пролив Солент[727]:

Около шести месяцев назад к дому мистера Риджа, хранителя лесов на острове Уайт, была прикреплена бумага, в которой угрожали — если он отберет ружье или причинит вред какому-либо человеку, убившему оленя на своих собственных землях или в своих посевах, — застрелить под ним лошадь, а его жилище разрушить, и пусть помнит про Уолтонских Черных.

За этим предупреждением последовало убийство оленей и стрельба из ружья по окну комнаты лесничего[728].

Сохранились некоторые документы из Вест Меона, на северо-западной границе леса Бир, которые, как и дело Льюиса Ганнера, позволяют моментально убедиться в преемственности форм аграрного протеста. В апреле 1748 года Генри Фокскрофту (возможно, тому самому Фокскрофту, которого двадцать пять лет назад посетили «черные» в Беркшире, — см. выше, с. 215) было отправлено «возмутительное и провокационное» письмо, а для убедительности были вырублены посадки более шестисот молодых деревьев (вязы, грецкий орех, яблони и вишни) перед его помещичьим домом в Вест Меоне. (Похоже, эта крупная операция была проведена быстро и прошла незамеченной.) Когда Фокскрофт опубликовал объявления, обещая награду за поимку преступника, в ответ у него сожгли летний домик, вырубили еще больше фруктовых деревьев, проделали бреши в живой изгороди, отравили один из рыбных прудов и срыли плотину другого. Следы преступлений привели к Генри Эберроу, местному кузнецу, недавно уволенному с работы у Фокскрофта. Эберроу был должным образом осужден на ассизах в Винчестере по Черному акту за разрушение плотины рыбного пруда. Когда суд попытался рассмотреть два других предъявленных ему обвинения (в вырубке деревьев и поджоге летнего домика), судья вежливо вмешался и сказал, что считает, «что это будет лишь потерей времени, ибо ввиду того, что подсудимый уже осужден на смертную казнь, он может повесить его только один раз». Чем еще могли обидеть Эберроу, помимо его увольнения, неясно, но похоже, что он имел некоторую поддержку в округе: хотя «никто в радиусе пяти миль», по словам Фокскрофта, не осмелился выступить против него в судебном процессе «из страха отмщения», все же поступили и влиятельные ходатайства о его помиловании. Герцог Ричмондский, в то время занятый своей кампанией против контрабандистов, был взбешен этими ходатайствами. Он поспешил написать герцогу Ньюкаслу, настаивая на казни Эберроу:

Несомненно, этот парень — самый отъявленный злодей, браконьер и контрабандист, как и вся его семья; один из его братьев давал показания против него, чтобы спасти себя, а другого его брата — он знаменитый игрок в крикет, известный под именем Карри, — некоторое время назад я отправил в Хоршэмскую тюрьму за контрабанду огнестрельного оружия… Ваша светлость видит, что это за семья, и в самом деле, если за вырубку посадок, разрушение плотин и поджог домов не карать по всей строгости закона, то в сельской местности невозможно будет жить…

Он приложил письмо от Генри Фокскрофта, в котором говорилось примерно о том же. Это был случай, касающийся «всех людей в королевстве, независимо от их состояния»:

Мне бы очень не хотелось высказывать ни малейших возражений против милосердия, когда бы чувство самосохранения не говорило мне, что моя жизнь и состояние подвергнутся чрезвычайной опасности, если этот преступник однажды будет отпущен на свободу или вернется… Так как поджог домов и подобного рода злодеяния… сейчас в большой моде во всей округе и мы, к несчастью, находимся в гнезде контрабандистов, то я надеюсь, что ваша светлость сочтет сего человека подходящим для назидания прочим…[729]

Изучение этого и других случаев вполне может вывести на дальнейшие направления исследования, которое охватывало бы весь XVIII век и выходило бы за рамки настоящей работы. Мы лишь показали, что «черное» браконьерство не ограничивалось двадцатыми годами этого столетия, что оно включало в себя методы «аграрной» войны, которые еще хорошо помнились и время от времени входили «в большую моду», и что в обществе тогда вряд ли царили такие согласие и законопослушность, как иногда предполагают. Надо надеяться, что местные историки выяснят, каким образом на протяжении многих лет с переменным успехом шла битва между простым народом и лесниками. Впрочем, к середине столетия по крайней мере одна причина конфликта в Восточном Хэмпшире была устранена. Похищение оленей в старых лесных районах уходило в прошлое, и не из страха перед Черным актом, а просто потому, что становилось все меньше оленей, которых можно добыть. В 1750 году в Вулмерском лесу в битве с браконьерами убили лесника[730]. Должно быть, он стал одной из последних жертв извечного соперничества за эту «скудную, песчаную, бесплодную пустошь». Ибо Гилберт Уайт, который так описал Вулмерский лес, далее говорит, что там, где королева Анна когда-то отдыхала на берегу и наблюдала, как егеря гонят перед ней 500 голов благородных оленей, теперь не осталось ни одного животного, хотя бы отбившегося от стада. Старый лесник сказал ему, что, «как только началось „черное“ браконьерство, их количество сократилось до пятидесяти голов», и тогда герцог Камберленд «прислал егеря и шестерых йоменов-загонщиков в алых мундирах, расшитых золотом, в сопровождении оленьих борзых, с приказом поймать живыми всех оленей в этом лесу и доставить их на телегах в Виндзор». Он сам был свидетелем «доблестных сцен», когда загоняли оленей и косуль[731].

Это происходило в 1750‑х годах, и в те же годы поголовье ланей в Элис Холт сократилось до семи-восьми голов[732]. Один наблюдатель из Вулмера писал в начале XIX века:

Сейчас в лесу почти не видно жизни. Несколько коров объедают вереск, и, пожалуй, можно встретить дикого на вид обитателя одной из немногих хижин в лесу, в то время как с одной