Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

и лоскут дерна, каждого зайца, и все это складывалось в средства к существованию. «Лес с его лесорубами и дровосеками, пильщиками и мастерами плетения изгородей, теми, кто колет щепу и собирает хворост, кто делает дранку, грабли, и лестницы, и всякую всячину, давал пропитание сотням семей»[768]. У жителей лесов было мало денег, и они не ходили к мяснику за мясом. В лесу они добывали не деликатесы и не предметы роскоши, а пропитание и жизненно необходимые средства, и поэтому столкновения между ними и лесниками были столь беспощадными.

Но эти средства к жизни зависели от сохранения докапиталистических основ землепользования и от определенной формы социальной организации (как в случае со старыми лесными судами, вердерами и регардерами), позволяющей разрешать споры из‑за прав пользования одними и теми же землей и лесом. Без таких форм, сколь бы неудовлетворительным ни было их функционирование, те, кто находился на низших ступенях социальной иерархии, могли отстаивать свои права только силой или хитростью. Это им, пожалуй, удавалось — сколько-то десятков лет и до известной степени; в зависимости от времени и обстоятельств битва между браконьерами и лесниками, добытчиками дерна и управляющими поместий шла с переменным успехом. А тем временем деньги и закон подтачивали у них над головой те самые опорные балки, которые служили кровом для их хозяйственной деятельности. В течение XVIII века одно правовое решение за другим свидетельствовало о том, что юристы уверовали в понятие безусловного владения собственностью и что закон (едва появлялось хоть малейшее сомнение) чурается сложностей, возникающих при столкновении прав пользователей. А капиталистические методы преобразовывали должности, права и привилегии в круглые денежные суммы, ведь их можно было покупать и продавать, как любую другую собственность. Или, точнее, таким путем добывались должности и права сильных мира сего: рейнджеров, епископов, лордов-помещиков. Права и претензии бедных, если они вообще принимались во внимание, получали более формальную компенсацию, запятнанную высокомерной снисходительностью и отравленную благотворительностью. А чаще всего их просто переименовывали в преступления: браконьерство, кража леса, незаконное проникновение на чужую территорию[769].

Нигде этот процесс не проявлялся так явственно, как в некоторых королевских лесах и охотничьих угодьях. Акт об урегулировании, дополненный Актом о цивильном листе (I Anne c.5), положил конец старому представлению о том, что король должен жить «за свой счет». Вместо этого монарх получил от парламента годовой доход (цивильный лист), предназначенный для покрытия его государственных расходов. В свою очередь, королевские земли (за существенными исключениями) стали рассматриваться как «государственные»; король больше не мог продавать их или жаловать в вечное пользование, а доходы с них управлялись Казначейством и шли на сокращение затрат парламента по цивильному листу. Виндзор находился на особом положении, так как его главная функция заключалась в обеспечении отдыха короля и его семьи. Основной функцией других королевских лесов было снабжение военно-морского флота дешевой древесиной.

В 1780–1790‑х годах, под влиянием новых веяний — преобразований в экономике и введения финансовой подотчетности государственных органов — уполномоченные комиссии по земельным налогам занялись изучением реального положения дел. В Элис Холте и Вулмере они раскрыли следующую историю. Пост лейтенанта, или рейнджера, один за другим занимали обладатели пожалования на условиях аренды, которая приносила им сумму в 31 фунт 2 шиллинга и 11 пенсов в год, обеспеченную рентой с фермы в Хэмпшире. Из этих денег они должны были выплачивать все вознаграждения и жалованье лесникам. Кроме того, лейтенантам предоставлялись по должности определенные блага: сухостой и валежник («все виды древесины, упавшей или сброшенной на землю ветром»), дрова, материалы для ремонта, пастбище для нескольких лошадей, права на рыбную ловлю, четыре оленя в вознаграждение и меньшие «льготы». Взамен они должны были охранять оленей и деревья и чинить охотничьи домики и изгороди за свой счет.

В рамках денежной экономики такие условия были непрактичны, и вполне разумно, что в 1701 году Казначейство согласилось платить из своих собственных средств жалованье пятерым лесникам Элис Холта и Вулмера (по 25 фунтов стерлингов в год каждому и сверх того 5 фунтов для их слуг). Меморандум Казначейства от 1723 года (возможно, составленный Чарльзом Уизерсом, генеральным инспектором лесов), гласил, что если корона платит жалованье, то лесники должны подчиняться инспектору, «ибо, если у лесников нет жалованья, они должны жить за счет разорения леса; а если они получают королевское жалованье, но не должны подчиняться приказам королевского чиновника… то можно сказать, что король платит свои деньги за совершение беспорядков в лесу, а не за их предотвращение».

Неподражаемая Руперта Хоу думала иначе[770]. Уизерсу не удалось ни здесь, ни в других местах установить какой-либо центральный бюрократический контроль. Денежное содержание в размере 130 фунтов в год продолжали выплачивать лесникам до 1790 года, но те все равно считали себя «всего лишь наемными слугами лейтенанта». Двое из них (в Вулмере) вообще не получали жалованья, но им разрешалось продавать столько торфа, дерна, вереска и камней из леса, сколько они могли добыть, или, по их собственным словам, «извлекать из леса всю возможную выгоду». В то время в Вулмере олени не водились уже тридцать лет, и, хотя отец лейтенанта пополнил запасы дичи Элис Холта, «на нужды Его Величества ничего не поставляют и ордера на оленину сейчас не исполняются».

Таким образом, вся выгода короны (или государства) в этих угодьях свелась к доходам от строевого леса в Холте (потому что в Вулмере строевой лес не рос). Здесь комиссары расследовали необыкновенные обстоятельства. До 1724 года всякий раз, когда вырубался лес, обо всей выручке отчитывались перед короной. Но когда в 1729 году произошло падение цен, Руперта Хоу заявила беспрецедентное требование на «сучки и вершки» и кору всех деревьев, срубленных по ордеру. Требование было удовлетворено, и ей выплатили седьмую часть выручки от всей продажи леса. Так продолжалось несколько десятилетий, лейтенант забирал верхушки, ветки и кору натурой или деньгами до 1770 года, когда занимавшая пост лейтенанта графиня Хиллсборо подняла свои претензии с одной седьмой до одной пятой в денежном выражении на весь вырубленный лес. Ей удалось не только добиться принятия этого требования, но и распространить его задним числом на предыдущее десятилетие; кроме того, она была избавлена от хлопот по очистке, срезке и транспортировке ветвей, верхушек и коры. В силу должности, единственные обязанности по которой (сохранение строевого леса) исполняли служащие, которым платила корона, она взыскивала плату в размере одной пятой части всей продукции леса.

В 1777 году, впервые в XVIII веке, была заказана заготовка строевого леса для непосредственного использования военно-морским флотом. Строевой лес для флота из собственности короны оценивался примерно в половину рыночной цены, и это крайне возмущало лейтенанта, леди Хиллсборо. В памятной записке в Казначейство она указала, что ее пятая доля цены