Египетский дом - Алла Дубровская

Эти слова стали известны Хэнку. Не будем выяснять, каким образом.

Маленькие руки Гринберга задрожали от волнения. Он был человеком невысокого роста, но с чрезвычайно высокой репутацией. Его обвиняли в мошенничестве. Более того, его обвиняли в мошенничестве с экранов телевизоров и в печати еще до начала какого–либо расследования.

Сказать, что он стал врагом Спитцера, это еще ничего не сказать. Будет гораздо точнее сказать, что он стал смертельным врагом Спитцера. Казалось бы, он должен доказать свою невиновность как только расследование начнется и уж тогда–то он сам во всеуслышание обвинит Спитцера в клевете. Но вот расследование, наконец, начинается и … Гринберг «берет пятую»69… Никто больше не прислушивается к его ответным отчаянным обвинениям Спитцера в грязной игре, затеянной во имя победы за пост губернатора штата Нью–Йорка. Поздно. Репутация испорчена, да и секретные переговоры для получения кредита в пятьсот миллионов долларов выглядят подозрительно.

В результате Хэнк Гринберг потерял пост Главного директора компании. Совет директоров попросил его подать в отставку. Теперь стали неважными личные заслуги и успех AIG за последние сорок лет. Конечно, Гринберг не пропал. Такие люди не исчезают бесследно с финансового небосвода, но в престарелом сердце Хэнка затаилась смертельная обида на генпрокурора, самоуверонность которого росла с каждым днем.

Вскоре после скандала с AIG, Спитцер решил, что настала пора испортить отношения и с руководством Нью–Йоркской биржи. Намерение серьезное, хотя вполне возможно, что им таки двигала не только любовь к справедливости, но и политические амбиции. А почему бы и нет? С его рейтингом популярности можно было позволить себе многое.

На этот раз мишенью Спитцера стал человек по имени Дик Грассо. Большинству нью–йоркцев это имя ничего не говорило до событий 9 / 1170. На экранах телевизоров всей страны он появился 17 сентября, когда символическим ударом гонга оповестил мир о возобновлении работы Фондовой биржы, коммуникации которой пострадали после падения Близнецов.

Грассо был одним из многих финансистов, начавших карьеру и состояние с нуля.

Пройдя путь от простого клерка до главы совета директоров Фондовой биржи, он готовился к тихому уходу на заслуженный покой, обеспеченный многомиллионным состоянием. Вполне возможно, что его проводы на пенсию так бы и остались незамеченными, если бы не сумма выходного пособия, вызвавшая приступ ярости у Элиота Спитцера. К слову сказать, он стал подвержен этим приступам, проявлявшимся все чаще не только на работе, но и дома.

– Ничего себе, подарки! Сто девяносто миллионов долларов! Да за что, черт побери? – кричал Спитцер в своем кабинете на притихших помощников. – Насколько я знаю, биржа – организация некоммерческая, а Грассо и без того миллиардер. И потом, кто это ему так щедро отвалил напоследок?

Кен Лангон. Бывший глава совета директоров Фондовой биржи. Член комитета по вознаграждениям.

– Да, это я предложил Дику сто девяносто миллионов долларов и считаю, что он заслужил каждый бакс из этой суммы. Совет директоров поддержал меня единогласно.

Скорее всего, Лангон поспешил с таким заявлением, не подозревая, насколько может измениться мнение директоров после поднятой Спитцером шумихи в прессе. Как выяснилось позднее, кое–кто из них просто перепутал количество нулей в сумме предназначенной для уплаты Грассо. Во всяком случае, ни о каком единогласии говорить уже не приходилось. Более того, они решили, что Дику будет лучше всего оставить свой пост, не дожидаясь пенсии. Может, кто другой на этом бы и остановился, но только не Спитцер. Он начал процесс против Грассо за конфескацию значительной части его выходного пособия.

– Ну, а что будем делать с Лангоном? – довольно наивно спросил кто–то генерального прокурора.

– Как что? – удивился тот. – Мы его уроем…

Тут уже задрожали большие, как кувалды кулаки Лангона. За что же такое отношение? Сын водопроводчика и буфетчицы, он трудился всю жизнь, честно заработав каждый доллар своего немалого состояния.

– Не волнуйся, Кен, всех ему не урыть. Как бы он сам не закопался, – успокоил Лангона его адвокат, – Давай лучше подумаем, как ему в этом помочь…

Для начала Лангон профинансировал предвыборную кампанию оппонента Спитцера на пост губернатора Нью–Йорка. Первый раз за много лет вложение денег не принесло ему желаемых результатов, его кандидат с треском проиграл. Следующий шаг напрашивался сам собой: переговоры с Гринбергом. Старики хорошо знали не только бизнес, но и жизнь. Кто безгрешен в этом мире? Да никто… Было решено нанять частных детективов присматривать за Спитцером. И пока Сильда с дочками знакомилась с резиденцией губернатора в Олбани71 и принимала поздравления с победой на выборах, детективы приступили к слежке за отцом семейства.

Нельзя сказать, что Сильду не тревожило растущее число врагов ее мужа. Занимаясь благотворительностью много лет, она знала, что и Лангон, и Гринберг, и Грассо были известными филантропами, перечислявшими огромные суммы в фонды различных организаций. Эти люди были известны и влиятельны. Так ли уж благоразумно портить с ними отношения? Но предвыборная гонка подхватила ее и унесла вслед за Элиотом. Времени на серьезные разговоры совсем не хватало, да ей и не хотелось осложнять отношения с мужем, который становился все более нетерпимым к малейшим возражениям.

Окружение Спитцера встретило его победу с ликованием. В команду нового губернатора пришли люди, проработавшие с ним много лет в офисе на Бродвее. Для них он был сродни древнегреческим героям, кем–то вроде Геракла, расчищающего Авгиевы конюшни Уолл–стрит.

Следующими должны были стать конюшни Олбани, а потом и Вашингтона. Ни больше и ни меньше.

Но вот радость по случаю победы сменилась серыми буднями. И тут выяснилось, что работа губернатора несколько отличается от работы прокурора. Многие нью–йоркцы объясняли упадок своего штата расцветом коррупции в Олбани. Собственно, демократ Спитцер и победил на выборах благодаря обещаниям положить этому конец. Первым испытанием для него стала работа над бюджетом штата. Неопытный в таких делах, он представлял себе, что сможет договориться о бюджете, усадив демократов и республиканцев за один стол, и открыто обсуждая каждую статью расходов. Но так работать в Олбани не при выкли. Тут распиливали бюджет втихую, откатывая и демократам и респуб ликанцам. Попытка открытого обсуждения провалилась. Оказалось, что Спитцер далеко не мастер политического маневра и компромисса. Его неумение слушать и соглашаться с другими людьми привело к небывалому: вместо того, чтобы поддержать своего губернатора, демократы объединились с республиканцами против него. Лидером сопротивления стал опытный политик сенатор–республиканец Джо Бруно. Что делает Спитцер в такой ситуации? Только то, что умеет: объявляет Бруно войну. Этим никого больше не удивишь.

– Но, губернатор, здесь вам не Уолл–стрит, а вы у нас тут