О женской стыдливости - Жан-Клод Болонь

По мнению Вуазена, Вирея и Браше, стыдливость эта душевная добродетель — все больше и больше становится частью психологического характера женщины, предохраняя ее от страстей и являясь частью естественной защиты против истерии. Я не могу согласиться с мнением Эвелин Эндер, которое она высказывает в своей работе «Пол и рассудок. Представления об истерии в XIX веке» (1995), противопоставляя точки зрения Браше и Брике по поводу связей между стыдливостью и истерией. Она считает, что у Браше стыдливость выступает как фактор, предупреждающий истерию, а у Брике — наоборот, как провоцирующий ее. На мой взгляд, оба эти врача согласны с тем, что моральные чувства играют сдерживающую роль, предупреждая развитие истерии.

Вое это способствует тому, что женской стыдливости возвращается ее сущность, ее метафизическая природа, тогда как врачи, разделяющие точку зрения Русселя, видели в ней лишь функцию регулирования сексуальности, появляющуюся в период полового созревания. Жан-Луи Браше в своем «Трактате об истерии» называет стыдливость чувством, «которое природа сделала достоянием женщины, чтобы удвоить цену ее очарования». Стыдливость становится основной женской чертой. И умная женщина никогда от нее не откажется. «Даже кокетка, в зависимости от того, в какую эпоху она живет, будет надевать на себя маску то наивности, то невинности, то большого знатока света», — говорит он. Между тем Браше подчеркивает, что стыдливость отличается от ложного стыда, от этой застенчивости, которую внушают воспитанницам в пансионах и которая вместе с правилами хорошего тона и вежливости ведет к скрытности, сексуальному желанию, пылу еще до того, как женщина «действительно дойдет до патологического состояния».

Двойственность покрова

Стыдливость в XIX веке отвечает одновременно двум тенденциям: эротизации женщины и представлениям о ней как об ангеле. Мода с этой точки зрения полностью соответствует медицинским рекомендациям. «Чем больше препятствий нужно преодолеть для покорения женщины, тем она кажется желаннее»: корсеты, панталоны, турнюры, нижние юбки и платья со множеством крючков, шнуровок, пуговиц — все это мешает мужчине быстро сблизиться с нею. «Страстное желание быстрого наслаждения, которое получала старая аристократия, сменилось если не на стремление продлить это сладострастие, то, по крайней мере, на желание насладиться ожиданием», — отмечает Перо в своей работе «Работа над внешностью, женское тело, XVIII–XIX века» (1984). Мужская рука действует неумело, заставляя женщину раздеваться самостоятельно: соблазнитель становится зрителем, а женщина перестает быть жертвой, которую берут силой, — она вынуждена активно сдаваться победителю.

Увеличение количества одежды приводит к возникновению такого явления, как стриптиз, который играет на затягивании ожидания и на непрерывном обмане надежды увидеть момент обнажения. Чрезмерная стыдливость фактически свидетельствует об изначальной непристойности женского тела, которое только тогда прилично, когда прикрыто и недоступно. Невидимой пелены стыдливости уже недостаточно. «Настоящая женщина», этот «цветок красоты, так хорошо скрытой и так хорошо показанной», как выразился Оноре де Бальзак, — это абсолютное приличие в одежде, которое не позволит разглядеть ее наготу. Но покров лишь усиливает эротическое волнение от ее походки, от форм ее тела (истинных и подправленных), от ее запаха… «Когда форма ножки вырисовывается под обтягивающим платьем, это выглядит прилично, возбуждая у прохожего восхищение, смешанное с желанием, но подавленное чувством глубокого уважения».

Эта двойственность покрова, кажется, захватила и сферу искусства. В энциклопедии Ларусс можно найти множество примеров из живописи, относящихся к теме стыдливости. Так, художник эпохи классицизма Жан-Батист Грёз изобразил на картине девушку, которая поправляет одежду, соскальзывающую с ее плеча, а художник Каратейе — девушку, снявшую одежду перед принятием ванны (1801). Чуть позже, к середине XIX века, в произведениях живописцев прослеживается, скорее, игра на вмешательстве внешней силы, заставляющей женщину снять ее последний покров: «Стыдливость, уступающая Любви» (Дебай, 1853), «Стыдливость, побежденная Любовью» (Боннеграс, 1861), «Стыдливость, сопротивляющаяся Любви» (Жуффрой, 1853) и т. д. В обоих случаях художникам удается передать состояние стеснения молодой девушки в тот самый момент откровения, когда ее тело испытывает эротические чувства, до сих пор неведомые ей. Покров — это одновременно и защита, и пробуждение желания. Изображая женщину, поправляющую свое покрывало, живописец стремится передать, что она осознает эротичность своего тела. Покров является тонкой гранью между двумя желаниями — тем, которое испытывает зритель, и тем, которое он обнаруживает у девы, «готовой уступить», — таким образом, он представляет собой волнующую двойственность.

Начиная с того момента, когда в некоторых сферах жизни востребована целомудренная нагота, покров тела приобретает эротический характер, он как бы приглашает воображение приподнять его. «Глядя на одетую женщину, мы мысленно представляем себе ее прелести, которые возбуждают наше страстное желание, тогда как вид обнаженной женщины рисует в нашем воображении идеальное создание: Диану, Венеру!» — поясняет Байяр в книге «Стыдливость в искусстве и в жизни» (1904). В XIX веке достаточно изобразить покрывало, чтобы мы тут же представили под ним кого-то.

Преувеличение? Отнюдь нет! Перед картиной Анри Герве, на которой изображена женщина, принимающая ванну, французский поэт Арман Сильвестр вдруг сосредоточивает свой взгляд на невинном занавесе на заднем плане. Какое идеальное прикрытие для наблюдателя! «Не стесняйтесь, месье! На вашем месте я поступил бы точно так же. В наше время женщина слишком скупа на наготу, чтобы мы не имели права воспользоваться самыми благовидными предлогами для ее созерцания», — пишет он в своей работе «Ню в Салоне 1888 г.». Непрозрачность покрова лишает женщину невинности. Таким образом, прозрачный или невидимый покров (третье название стыдливости) необходим как никогда. Эвелин Эндер в своей работе «Пол и рассудок. Представления об истерии в XIX веке» (1995) сравнила двойственность покрова с двойственностью скромности — «этой важной с медицинской точки зрения черты для формирования представлений об истерии», которые были изложены в трактатах ученых врачей XIX века. По обе стороны этого покрой, как со стороны женщины, так и со стороны внешнего наблюдателя, оказывается лишь «фикция», условность: целомудренная женственность и патологическая женственность, с точки зрения мужчин. Стыдливость заставляет женщину осознавать свое тело как отличное от мужского и предназначенное для зачатия. Даже укрытое, тело потеряло свою невинность: оно неуловимо изменилось под действием взгляда, которым мужчина смотрит на женщину тысячелетиями.

Покрывало, платье, драпировка вносят вклад в эту сексуацию, поскольку они сразу же обозначают, что под ними находится женское тело. Но иногда осознание этого зависит от непредвиденных обстоятельств, и здесь мы касаемся невидимой грани между стыдливостью и душевной чистотой. Когда кто-то застает обнаженную женщину спящей, ее тело обретает природную невинность, за исключением ситуации, когда присутствие свидетеля лишает ее этого права на невинность. Так, Ломброзо в своей книге «Преступница и проститутка» замечает, что во время облавы случайная проститутка не обращает внимания на полицию, если ее застали одну (обнаженную)