Традиции & Авангард. №4 (11) 2021 - Литературно-художественный журнал

вдоль улицы Пушкина, свернул в угловой двор: поднял глаза на третий этаж – горит свет! Вообразил, что такому гостю, как я, в одиннадцать часов, когда сплошная темнота заволокла территорию Украины, Юрий Малиночка обрадуется безмерно. Постоял у двери в раздумье. Не нужно! Совесть не позволила портить отдых творческой семье.

Кое-как доковылял на улицу Героев Сталинграда, не пошел к маме – рухнул дома на диван и плохо спал. Фанатично накинулся на мандарины – пятнадцать сжевал, и всё равно в горле шелестела пустыня с неугасимым требованием: пить, пить и еще раз пить! В монолитной мгле просыпался, как лунатик, автоматически готовил смородиновый напиток в объеме двух или трех литров, жадно вливал в раскаленную глотку и проваливался в забытьё.

8. Мама

Мне всегда не хватало бабушки и дедушки по материнской линии – их не стало еще до моего рождения. Видимо, поэтому мама и не раздумывала – уехала вслед за отцом из Кузбасса в Днепропетровск, на Украину. Никто не останавливал… Тогда ей было восемнадцать.

Она говорила, что надеялась жить-поживать у дяди моего отца – полковника, который обещал помочь отцу с работой, а ей с учебой. Но вышло так, что дядя угорел в бане. Отравился угарным газом. Пришлось маме и папе начинать в Днепропетровске почти с нуля. Папа поселил жену на квартиру к супруге этого дяди, а сам ютился по разным общежитиям, меняя и места работы.

Тетка строго наказала, чтобы мама училась в техникуме на отлично. Так и было. Пятерки в выпускном документе и лучшие характеристики на работе.

Мамина пробивная энергия помогла им с отцом поселиться в коммуналке на улице Харьковской – в самом центре Днепропетровска.

Туда она приехала в 1967 году, а в 1976-м на свет появился я. Ждали, что будет девочка. Но получился я – богатырь в маму и задумчивый малый в отца.

Эпизод из раннего детства: я купаюсь в гигантской ванне вместе с мамой. Я проникался бесконечностью пространства, в электрическом блеске и вздымающемся плеске мне казалось – нет границы теплой воды. И на этом фоне возвышалась прекрасная богиня – мама.

Мы жили в коммунальной квартире. Соседкой была сумасшедшая женщина, которая иногда врывалась в нашу комнату под разными предлогами: соль попросить или чайник… Она успевала побормотать-поколдовать над кроваткой, где я дремал, и матери приходилось выгонять ее с боем.

Мама возила гулять меня в коляске через несколько кварталов по Набережной. Мы вторгались в парковую зону Комсомольского острова, прежде посетив парк Шевченко. Фантастические скульптуры животных забавляли взор – олени, кони, лоси, огромные кабаны и львы. Они казались живыми, созданными одухотворенно.

Мост на Комсомольский открывал толщи темных вод Днепра. Детский ужас был без повода и без причин – страх перед жизнью, когда ты еще лишен голоса и слов.

Особо завладевал вниманием телевизор. Он был не свой, а соседский. Планету накрывала истерия возможной ядерной войны. Иногда заставки на экране врезались в глаза и пугали до глубины души. Железная клешня робота раздавливает Землю, как спелое яблоко, и в черноту космоса разлетаются магматические прожилки.

Но в год Олимпиады, когда мне исполнилось четыре, мама, папа и я переехали с улицы Харьковской на улицу Днепропетровскую. В отдельную двухкомнатную квартиру на третьем этаже. Дом примыкал к троллейбусному депо. Рогатые металлические монстры на колесах – добрые и приветливые создания – просыпались и засыпали рядом. Стоило перемахнуть за забор, и ты с ними – можешь спрятаться в салоне.

Мама поступила в Донецкий институт и периодически вояжировала в сердцевину Донбасса. Однажды я ее не узнал. Кто в комнате? Ослепительная блондинка утверждала, что она – моя мама. Но как ей поверить? Похожая фигурка: силуэт, руки, ноги, движения, поворот головы… Мне пять. Засомневался: ты не моя мама! Мама рассмеялась и обняла. Объяснила, что покрасила волосы. В это было трудно поверить. Сложно осознать.

Мама и папа не ограничивали мое детство. Гулять я мог, сколько хотел. Расстояния были покорны свободе – я исследовал научные лаборатории, там с ребятами зачерпывал пробирки, какой-то экспериментальный инструментарий. Из пробирок мы делали плевательницы или просто разбивали их на рельсах. Какие-то составы регулярно сновали в окрестностях, где размещались и промышленные объекты. Антураж, как в «Сталкере» – детвора в поиске философских идей.

В школу я пошел через год после смерти днепропетровского и союзного властителя Леонида Ильича Брежнева. В СШ № 89 – сталинский размах: высоченное здание, патриархальные ступени, грандиозные классные помещения, отдающие мифологией академизма с ее загадочными ретортами, околдовывающими механизмами фундаментальной науки.

Я влюбился в учебники, коллекционировал их. Матери нравилась моя тяга к знаниям.

В 1985 году к власти пришел Горбачев. Отец, как всегда, слушал «Немецкую волну» или «Би-би-си», а мама нашла себе бойфренда – заместителя директора шинного завода.

Мама с папой разошлись. Мы с мамой переселились на улицу Суворова, и я перевелся в школу № 120. Это была школа не интеллигентского, а пролетарского профиля. Многие мои интеллектуальные иллюзии разбились вдребезги. Окунулся в упрощенный мир отношений в среде ровесников.

Из интеллектуального рая инженерных кадров я попал в чистилище вульгарных обывателей. Подружился с сыном партийного секретаря города, доставал у него редкие книги: «О скитаниях вечных и о Земле» Рэя Брэдбери, «Звездные дневники Иона Тихого» Станислава Лема, все номенклатурные беллетристические богатства были мои, имел их по блату.

Мама работала инспектором по качеству питания, и мы с ней посещали дворцы культуры, театры, концертные залы, филармонию – дегустировали лучшее из меню и насыщались духовно.

Мама предпочитала историческую литературу и документальную. Закат перестройки обрушился тоннами антисталинских публикаций.

Мне казалось, что мама особо не беспокоится о СССР. Да и кто волновался? Большинство проголосовало за сохранение. А я голосовать не мог – не позволял возраст.

Август 19-й, год на дворе 1991-й. Я узнал о ГКЧП, когда шел цыганскими кварталами. Мама, как и все, взволновалась. Какую сторону поддержит Днепропетровск?

С тринадцати лет я жил на две квартиры. Когда хочется прохлады и какой-нибудь запеканки, а то и киселя, – остаюсь у матери. Если довольствуюсь картофельным пюре или чипсами да переизбытком чтения – у отца торможу.

Но иногда терялся в лабиринтах тусовки. Поднимал на уши родителей, а они – милицию, чтобы меня разыскать. Тусовка курсировала от кафе «Карабах» до «Самовара», от кафе «Снежинка» до «Пингвина», от Дворца пионеров, где обитал рок-клуб, до каких-то невнятных флэтов на массиве Фрунзенском.

Я активно читал фантастический самиздат и так же активно впитывал соки подпольной культуры, которая изобиловала своим самиздатом: «Рок-лабораторией», допустим.

Кроме того, стоял я и у истоков