Памяти солёная волна - Станислав Митрофанович Сахончик

нарисованное Михалычем, в комплексе удивительно напоминало мужские гениталии с капельками, смахивавшими на классические симптомы известной всем болезни. Уж тут-то студенты-медики четвёртого курса ошибиться не могли!

Михалыч, отойдя от доски подальше и тоже поняв в чём дело, заулыбался, стёр с доски своё произведение и, укоризненно глядя поверх очков сказал:

– Странные у вас, однако, ассоциации, господа студенты!

Повесив на доску плакат с нормальной схемой Владивостока, он повторил задачу. Расчёты-то мы, конечно, сделали, да и забыли, а вот «ассоциации» остались надолго.

Трамвайная история

Общеизвестным и неоспоримым фактом является то, что большинство анекдотов берётся из жизни – я и сам неоднократно бывал тому свидетелем.

Эта история случилась во Владивостоке в середине семидесятых годов. Я, в то время ещё студент мединститута, ранним зимним утром ехал на трамвае из общежития на Первой Речке в больницу Дальзавода, где у нас должен был быть зачёт по хирургии. Декабрь

выдался на редкость морозным и ветреным, и в полупустом, ещё не прогревшемся трамвае было ощутимо холодно, а на окнах уже нарос белый и пушистый иней. Народ поёживался и кутался в воротники, все молчали, а кое-кто и подрёмывал.

На остановке возле цирка в трамвай вошёл коренастый, с тропическим загаром на лице капитан второго ранга с маленькой вертлявой черноглазой девочкой в пушистой беленькой шубке.

Офицер сел в кресло, посадив ребёнка на колени, и о чём-то задумался. Девочке, сначала сидевшей смирно, видно, стало скучно, и она начала скрести рукавичкой иней на оконном стекле, проделывая в нём маленькое окошко, которое тут же снова зарастало инеем. Стекло неприятно пищало, белые кристаллики сыпались офицеру на шинель, он морщился и что-то потихоньку девочке раздражённо выговаривал. Можно было уловить слова: «Ты в кого такая пошла, почему не слушаешься? Сказал ведь: не делай этого!».

Девчонка надулась, перестала скрести окошко, а потом, немного помолчав, дрожащим от обиды звонким, слегка картавым голоском неожиданно «выдала» на весь трамвай:

– В тебя и пошла! Тебе ведь мама сколько говорит – не писай в раковину, а ты ведь всё равно писаешь!

Мёртвая тишина в трамвае взорвалась громовым хохотом. До слёз смеялись все, даже кондукторша и водитель. Обдавая всех свежим одеколонно-чесночным перегаром, ржал забулдыжного вида мужик, до этого тихо дремавший на заднем сидении.

Побуревший от стыда офицер, прихватив в охапку девчонку, пулей вылетел на ближайшей остановке из хохочущего трамвая.

А пассажиры ещё долго оживлённо обсуждали событие, пересказывая вновь вошедшим, которые тоже начинали смеяться.

Сам я от этого случая в клинике немного пострадал, потому что у моего больного, которому я рассказал трамвайную историю для поднятия духа, от смеха разошёлся шов на животе, и наш доцент устроил мне небольшую, вежливую и интеллигентную «выволочку».

Зачёт по хирургии я сдал только со второго захода…

Прошло много лет. Как-то на курорте в Шмаковке в нашу комнату поселили богемного вида патлатого и модно небритого молодца лет двадцати пяти, со скептическим выражением на лице. Бросив сумку в шкаф, он сразу же завалился на койку, распространяя по комнате стойкий носочный аромат. Как оказалось, он был из Владивостока и работал в каком-то издательстве. Творческая личность, в общем.

Я рассказал ему эту историю. Мой собеседник, поковыряв в носу, серьёзно и как-то странно посмотрел на меня и изрёк:

– Ну ты, дед, и гонишь! Да этому анекдоту уже лет двадцать, я его ещё от покойной бабки слышал.

Я мысленно прикинул: а ведь точно, не соврал парень – почти двадцать пять лет прошло… Да уж, летит времечко!

Разное море

На картах море обозначено только синим, а на самом деле оно бывает очень разным. Оно бывает строго тёмно-синим в снежнобелых льдинах, напоминающих куски рафинада, на Камчатке, оно бывает бу ты лочно-зелёным у японских берегов, мутно-жёлтым – у Вьетнама, изумрудно-зелёным – у берегов Цейлона, лазурно-голубым – в Средиземноморье.

У него изменчивый характер, оно то ласковым котёнком увивается у ног, то, нахмурившись, с шипением катит нескончаемые валы, с которых ветер клочьями срывает белоснежную пену, то встаёт неумолимой свинцовой стеной и падает тысячами тонн на стальную палубу корабля, сминая леера и снося на своём пути всё незакреплённое.

Море может заставить человека почувствовать свою ничтожность, а его сердце – трепетать от ужаса. Тогда сам себе покажешься крохотным кусочком плоти на маленьком островке железа, затерянном в безбрежном хаосе бушующего океана, поглотившего уже миллионы жизней. Неумолимая и бесстрастная статистика подтверждает, что каждый день в море гибнет минимум одно судно, десятки моряков уходят на дно, и каждый день в зале страхового общества Ллойда печально звонит колокол с погибшего фрегата «Ла Лютин», а чёрная страница в журнале «Морской флот» называет корабли поименно.

Море может подарить тебе такую радость, которую ты никогда и нигде больше не встретишь. Когда сердце от восторга выскакивает из груди, когда хочется во всё горло кричать от переполнивших тебя чувств, стоя на мокрой, уходящей из-под ног палубе, вцепившись руками в леера, обдаваемый мириадами солёных брызг, вспыхивающих на солнце, как маленькие бриллианты…

Средний морской танкер «Илим» в составе соединения кораблей 8-й оперативной эскадры в восемнадцать вымпелов уже шестые сутки медленно пробивался из Коломбо сквозь штормящий Индийский океан к точке рандеву – острову Сокотра. Судно шло на капитальный ремонт во Францию, изношенная машина не позволяла держать ход больше восьми узлов. Суровый закон морских конвоев – держать эскадренный ход по самому медленному судну – не позволял соединению кораблей быстро проскочить опасные широты. К тому же у сторожевиков и эсминцев старых проектов были на исходе топливо и котельная пресная вода, а затянувшийся шторм не давал танкеру возможности заправлять их на ходу.

Океан бросал корабли как щепки, особенно доставалось эсминцам и сторожевикам, порой скрывавшимся в волнах до самого мостика. Их узкие корпуса со стремительными обводами, приспособленные для скоротечного боя, плохо «отыгрывались» на штормовых волнах. То и дело доносился вой оголённых винтов, когда корабль подбрасывало на гребне волны. Каково приходилось на них людям, можно было только догадываться, поскольку большинство матросов были первогодками.

Танкеру с его низкой палубой доставалось меньше, но всё равно волнами погнуло фальшборт на баке и снесло часть леерного ограждения по левому борту. Моряки, измученные беспрерывной качкой, зевали на ходу. Питались консервами из штормового рациона. Однако соединение упорно пробивалось к цели.

Первым из кораблей начал сдавать эсминец «Дальневосточный комсомолец»: корабли этого проекта не были предназначены для дальних океанских походов – у него заканчивались горючее и котельная вода. Через десять часов корабль мог