Операция «Барбаросса»: Начало конца нацистской Германии - Джонатан Димблби

дальнейшего ведения операций на востоке от 18 августа не согласуются с моими планами». В пяти предельно сжатых параграфах, следовавших ниже, он вновь настаивал, что захват Москвы – второстепенная цель:

Важнейшей задачей до наступления зимы является не захват Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на реке Донец[711] и блокирование путей подвоза русскими нефти с Кавказа. На севере такой задачей является окружение Ленинграда и соединение с финскими войсками[712].

Группе армий «Центр» предстояло занять оборону и отложить любые мысли о взятии Москвы. Нерешительный шеф ОКВ Кейтель и его уступчивый начальник штаба оперативного руководства Йодль – оба они находились под обаянием «гения» фюрера – отреагировали привычным для себя образом, превратившись в безынициативных и угодливых придворных. Но на этом дело не закончилось.

Гальдер был потрясен, более того – взбешен. Приказ, который он получил, означал полный отказ от тщательно разработанной им стратегии, совсем недавно согласованной и с ОКХ, и с ОКВ. Не менее раздражающим было то, что на следующий день фюрер посыпал соли на свежую рану, направив Браухичу послание, в котором резко раскритиковал его стиль принятия решений и руководства войсками – переход на личности, который начальник штаба счел «совершенно неслыханным».

«Я считаю, что положение ОКХ стало нетерпимым из-за нападок и вмешательства фюрера, – записал Гальдер в своем дневнике. – Никто другой не может нести ответственность за противоречивые приказы фюрера, кроме него самого. Да и ОКХ, которое теперь руководит победоносными действиями войск уже в четвертой военной кампании, не может допустить, чтобы его доброе имя втаптывали в грязь»[713]. Гальдер был готов взбунтоваться. В тот же день на встрече с Браухичем он попытался убедить главнокомандующего сухопутными войсками, что в знак протеста им обоим нужно подать в отставку. К разочарованию Гальдера, Браухич – всегда любивший тянуть время – отказался под неубедительным предлогом, что «практически дело до этого еще не дошло и такое решение ничего не изменит»[714]. На деле же, подобно Кейтелю или Йодлю, он просто отступил в страхе перед ожидаемым гневом фюрера.

Фон Бок, который уже собирался отдать приказ о возобновлении наступления на Москву, был потрясен не меньше Гальдера. «Я же хочу уничтожить армию противника, а главные силы этой армии сосредоточены на моем фронте!» – писал он. «По этой причине поворот части войск группы армий “Центр” в южном направлении ставит под угрозу выполнение главной задачи группы армий, а именно уничтожение наиболее боеспособных частей Красной армии до наступления зимы»[715]. Когда он донес свою точку зрения до Браухича, он получил резкий отпор, несмотря на свое предупреждение, что, выполнив последнюю директиву Гитлера, он окажется не в состоянии удерживать центральный фронт дольше десяти дней, что, по его мнению, само по себе создаст «чрезвычайную ситуацию»[716]. Он мог бы поберечь силы. В тот вечер – 22 августа – фон Бок получил официальный приказ повернуть значительную часть своих бронетанковых сил и пехоты на юг. Он посоветовался с Гудерианом относительно того, какие именно подразделения 2-й танковой группы можно направить на выполнение этого приказа. Гудериан возмутился и, по словам фон Бока, «просто отказался участвовать в операции», заявив, что не желает «рассеивать свои силы на второстепенные боевые действия»[717].

Столкнувшись с таким неповиновением, Гальдер на следующий день, 23 августа, вызвал к себе на совещание фон Бока, который пригласил явиться и Гудериана. Гальдер явно все еще был вне себя от ярости от атаки фюрера на Браухича (в которой он, вероятно, видел и удар по самому себе). Хотя втроем они не останавливались на обсуждении приказа Гитлера, у них не было сомнений, что этот приказ в лучшем случае приведет к затяжной войне, что восточная армия обречена на трудную зимовку в глубине России и что ни одна из целей фюрера не будет достигнута. Сразу же после встречи фон Бок вызвался связаться с адъютантом Гитлера Рудольфом Шмундтом и спросить, не согласится ли фюрер хотя бы «выслушать Гудериана» перед тем, как принять окончательное решение[718].

Вечером того же дня Гудериан вместе с Гальдером прибыл в «Вольфсшанце». Что происходило дальше, остается предметом острых дискуссий. По причинам, которые ни один из них не объяснил, Браухич и Гальдер предпочли не участвовать во встрече с Гитлером. В первом случае причиной, вероятно, послужило то, что, как и Кейтель с Йодлем, Браухич не отваживался открыто спорить с фюрером. Гальдер же, возможно, полагал, что Гудериан, будучи самым прославленным командиром в немецкой армии, которого всячески расхваливал Геббельс, произведет на Гитлера большее впечатление, если выступит в одиночку. В итоге Гудериан остался без поддержки, чем был крайне недоволен.

Перед аудиенцией с Гитлером к Гудериану подошел Браухич, который, похоже, к тому моменту уже был полностью сломлен. Он заявил: «Я запрещаю вам поднимать перед фюрером вопрос о наступлении на Москву. Имеется приказ наступать в южном направлении, и речь может идти только о том, как его выполнить. Дальнейшее обсуждение вопроса является бесполезным»[719]. При этих словах Гудериан вспылил, потребовав, чтобы ему разрешили вылететь обратно в расположение своей танковой группы, поскольку стало очевидно, что предстоящая встреча будет «пустой тратой времени». Браухич ответил отказом, но при этом вновь потребовал от него не упоминать Москву.

До прибытия в «Вольфсшанце» танковый генерал твердо намеревался отстоять наступление на Москву как единственную разумную стратегию. Перед самым отъездом, как будто для того, чтобы подтвердить свою репутацию бесстрашного правдоруба, он якобы сказал, что Гитлер откажется от московского направления только «через мой труп»[720]. По его собственному (разумеется, пристрастному) описанию, он сдержал слово. Как только он оказался в кабинете фюрера, где также присутствовали Кейтель и Йодль, он немедленно перешел в атаку, начав обрисовывать критическое состояние своей танковой группы. Когда он закончил, Гитлер спросил его: «Считаете ли вы свои войска способными сделать еще одно крупное усилие при их настоящей боеспособности?» Гудериан воспользовался моментом: «Если войска будут иметь перед собой настоящую цель, которая будет понятна каждому солдату, то да!» Гитлер прекрасно понимал, что это значит, и ответил: «Вы, конечно, подразумеваете Москву!» Позднее Гудериан запишет то, что, по его словам, он ответил Гитлеру:

Москва является центром путей сообщения и связи, политическим и важнейшим промышленным центром страны; захват Москвы очень сильно повлияет на моральный дух русского народа, а также на весь мир… Войска группы армий «Центр» уже находятся в полной боевой готовности для перехода в наступление на Москву, в то время как предполагаемое наступление на Киев связано с необходимостью произвести переброску войск на юго-запад, на что потребуется много времени… Наконец, я указал на тяжелые последствия, которые должны возникнуть в случае, если операции на юге затянутся, особенно из-за плохой погоды. Тогда уже будет поздно наносить противнику решающий удар в направлении на Москву в этом году[721].

Возможно, помня о знаковом статусе Гудериана, Гитлер выслушал его молча, а затем ответил столь же длинной речью, в которой повторил свои уже неоднократно озвученные аргументы в пользу наступления на юг. В ходе своей речи фюрер не упустил случая пренебрежительно высказаться о высшем командном составе, заявив: «Мои генералы ничего не понимают в военной экономике»[722]. Гудериан с презрением наблюдал, как те же самые генералы «молча кивали головой в знак согласия». Столкнувшись с таким единодушным сопротивлением, Гудериан, по его собственным воспоминаниям, решил, что благоразумие в данном случае важнее упрямства. «Я не думаю, что было бы правильным устроить скандал с главой германского государства, находившимся в окружении своих советников», – вспоминал он. На этом дискуссия завершилась[723].

Возможно, что был еще один фактор, заставивший его отступиться. Гудериан отличался не только упорством, но и честолюбием. Он почти наверняка знал, что его кандидатуру рассматривают как возможную замену Браухичу. Заслужив неодобрение злопамятного фюрера, он вряд ли увеличил бы свои шансы на назначение.

Какими бы ни были причины, заставившие Гудериана уступить, Гальдер не мог скрыть своего раздражения, когда танковый генерал рассказал ему о произошедшем. «Я ему заявил,