Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - Карло Вечче

В 1499 году цех суконщиков Калимала затевает по проекту Кронаки, архитектора залы Большого совета в Палаццо делла Синьория, реконструкцию церкви Сан-Сальваторе. Но склон холма внезапно начинает осыпаться: в нижней его части расположен карьер, где скапливается вода, отчего слои песчаника, известняка и сланца «ползут», постепенно крошась. Тогда консулы цеха запрашивают мнение различных архитекторов и строителей. Согласно Симоне дель Каприно, все дело во «внутренних изменениях холма». Джулиано да Сангалло предлагает «отвести скопившуюся воду и проделать отверстие к центру, дабы посмотреть, насколько глубоки повреждения». Якопо дель Поллайоло, еще один Кронака, тоже винит в произошедшем воду – именно на его авторитет в этой области сошлется в 1503 году Леонардо, записав: «Воды Клоники»[527]. Плотник Филиппо, помимо откачки воды, рекомендует укрепить фундамент сваями и обвязками, заполнив пустоты гравием и раствором, а также уложить каменные и свинцовые плиты, чтобы предотвратить оползни, с чем согласен и цеховой совет.

В этом многословии экспертных мнений сразу после заявления Сангалло всплывает и оценка Леонардо. В отличие от всех остальных, он резко критикует «противоестественные» силовые варианты решения, вроде полной откачки воды или свай и обвязок, предлагая сперва восстановить природное состояние местности, нарушенное вмешательством человека, то есть прекратить добычу камня у подножия холма и прочистить сточные трубы, совершенно забившиеся от времени и небрежного обращения[528].

Текст отчета Леонардо не сохранился, но три-четыре года спустя на одном из листов Атлантического кодекса появится такая фраза: «Спроси святого и грешника о причине болезни и способе от нее избавиться, и увидишь, как часто люди избирают врача несведущего»[529]. Здесь снова видна аналогия между медициной и архитектурой, которую Леонардо уже проводил в заметках о тибуриуме Миланского собора. Впрочем, «болезнь» в данном случае очевидна: художник даже набрасывает план «трактата о причинах, вызывающих разрушение стен», за которым должен последовать «трактат о способах их устранения»[530].

Однако ему приходится столкнуться с яростным сопротивлением владельцев мельниц Сан-Николо, которые используют не только воды Арно, но и ручьи, текущие с холма, и потому выступают против регулирования стока: «возражения мельников Санкто-Николо, не желающих, чтобы было нарушено отведение вод»[531]. Только 22 марта следующего, 1501 года по совету Леонардо будет решено восстановить работоспособность канализации и водопровода.

Тем временем гонцы и эмиссары Гонзаги осаждают художника даже во Флоренции: похоже, его краткое пребывание в Мантуе произвело неизгладимое впечатление не только на Изабеллу, желающую заполучить свой портрет, но и на ее мужа.

В ходе последнего визита во Флоренцию маркиз Франческо Гонзага останавливается к югу от города, на роскошной вилле купца Анджело дель Товалья, и, потрясенный видом на долину Валь д’Эма, открывающимся с галереи, желает воссоздать нечто подобное в окрестностях Мантуи.

Он поручает своему агенту Франческо Малатесте отыскать Леонардо и велеть ему нарисовать виллу Товалья. Что Малатеста незамедлительно и делает, уже 11 августа 1500 года отправив рисунок вместе с сопроводительным письмом, в котором приводится крайне важная фраза: «Означенный Леонардо говорит, что создать нечто столь же совершенное можно, только перенеся это место туда, куда возжелает Ваше Сиятельство, дабы впоследствии иметь удовольствие им наслаждаться». И действительно, чтобы произвести то же впечатление, пришлось бы срыть и перевезти на новое место весь холм вместе с особенностями рельефа, растительностью и даже воздухом. Рисунок, пишет Малатеста, неполон в отношении элементов ландшафтного дизайна и садовой архитектуры, типичных для вилл эпохи Возрождения, «убранных зеленью, плющом, самшитом, кипарисом или лавром». При необходимости Леонардо исполнит тот же рисунок в цвете, создаст его живописный вариант или трехмерную модель[532].

Тем не менее новый рисунок, сюжетно напоминающий тот, что был отправлен в Мантую, исполнен другой рукой – рукой ученика, то есть Салаи. На листе из Виндзорского кодекса представлен частичный фронтальный вид большого дома с рустованным фасадом из кирпича или тесаного камня, крытой колоннадой слева и обширным террасным садом, разделенным на прямоугольные участки, в самом деле лишенные растительности[533].

Возможно, эти первые флорентийские заказы даже не были оплачены, однако работа на семейство Гонзага все равно принесла Леонардо замечательные плоды: налаженные контакты с могущественным орденом сервитов.

Связи с правителями Мантуи у монахов-сервитов давние и прочные, поскольку в 1477 году именно благодаря маркизу Лодовико Гонзаге был построен пресвитерий-ротонда их главного храма, церкви Сантиссима-Аннунциата. С другой стороны, поверенным монастыря выступает старый нотариус сер Пьеро да Винчи, лично работающий со всеми значительными сервитами: приором фра Микеле Камби, келарем фра Стефано ди Джулиано да Милано, а также престарелым экономом и поверенным, фра Дзаккария ди Лоренцо да Фиренце, чье слово тоже веско.

31 июля 1500 года сер Пьеро нотариально оформляет поступление богатых даров, присланных королевой Франции Анной и предназначенных для клира[534]. Дары, «unam planetam cum diacono et subdiacono et piviale de brocchato aureo cum fregis et aliis eorum ornamentis et cum armis dicte illustrissime regine»[535], а также десять золотых дукатов на отправление missa magna[536] в день Благовещения Девы Марии, преподнесены 10 июля эмиссаром королевы, «Иоганнесом Руери» из Тура. Жест этот одновременно религиозный и политический, ведь за королевой Анной, герцогиней Бретонской и вдовой Карла VIII, стоит сам Людовик XII, в 1499 году взявший ее в жены.

Ситуация в Италии и Европе по-прежнему нестабильна, и Флорентийской республике необходим прочный союз с Францией. А значит, в церкви Сантиссима-Аннунциата появится большой алтарный образ, посвященный святой Анне, покровительнице королевы. И кому же, как не величайшему художнику современности, его написать?

Скорее всего, имя этого художника названо самим эмиссаром Жаном Руэри: после завоевания Милана его при французском дворе произносит каждый, видевший «Тайную вечерю» в Санта-Мария-делле-Грацие. И это имя внебрачного сына нотариуса сера Пьеро да Винчи.

Выбрав день, Леонардо идет навестить отца. Дальше тянуть некуда, ведь все во Флоренции уже знают о его возвращении. Он успел отправить Пьеро короткое письмо, черновик которого (в общепринятом начертании) сохранился.

Художник прекрасно владеет правой рукой и, если нужно, может написать письмо или документ слева направо, чтобы другим, разбирая его дьявольский почерк, так похожий на каракули нехристей-арабов, не приходилось пользоваться зеркалом.

И пусть речь идет лишь об ответе на послание самого сера Пьеро, к несчастью утраченное, это все же очевидный признак их взаимной привязанности, слабой, но не прервавшейся: «Дражайший отец, последнее полученное мною письмо, что ты написал, меня одновременно и обрадовало, и опечалило: я был рад получить весточку, что ты здоров, и за это благодарен Богу; и расстроен, ужасно расстроен, узнав о ваших затруднениях»[537].

Сер Пьеро, несмотря на преклонный возраст, продолжает трудиться в небольшой конторе по соседству с Бадией и Палаццо дель подеста. Именно здесь его и обнаруживает Леонардо,