Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

25/IX. Тото, наконец, отозвался собственной особой. Все лето мы не имели, по обыкновению, об нем никаких известий и не знали даже в точности, где он.

Он мил по-прежнему; очень поправился: стал толще, здоровее на вид и отпустил котлетки178.

Когда я одна, я еще считаю себя иногда не совсем дурным человеком, но рядом с Тото – я пропадаю (исчезаю) совсем…

4/X. Вот типичное немецкое буржуазно-мещанское произведение!

А как ловко использовал этот немец (фон Аминтор, кажется) «Крейцерову сонату» Толстого для своих целей179!

Правда, надо ему отдать справедливость: в своей «Cis-moll-sonate» он сказал много верного, но что за манера, что за тон немецки-мещанской добродетели! «…Который обыкновенно оказывал Агнессе услугу, перевертывая нотные страницы» (это пародия на придворный тон, как, например, у Гофмана или других юмористов!); или: «Агнесса целыми часами доставляла нам удовольствие своей игрой»; или: «я поцеловал ее в губы и ответил, что доставлять семье средства – это дело мужа, а жена должна получать таковое, содержать на них дом и быть бережливой», – и пр. и пр. в таком роде.

Но психолог автор недурной и очень верно изобразил отношения и настроение рассказчика и его жены после брака. Если бы это не было списано с Толстого и не стояло рядом с ним, только вывернутое наизнанку – в художественном отношении это было бы своего рода мастерское произведение, испорченное только узким немецким тоном. Вот еще сцена объяснения рассказчика с Штурцбахом неимоверно глупа.

Вообще, большого ума за автором не видно, и где только он отступает от Толстого – там выходит глупо, но талантливости отнять нельзя, а горячий, нервный тон рассказчика, соответствующий таковому же у Толстого, делает сильное впечатление.

7/X. Каждый раз, когда я читаю что-нибудь о жизни великих людей, писателей в особенности, у меня с новой силой пробуждается жажда писать самой.

Сейчас за чтением Сергеенки «Как живет и работает Толстой»180 – то же самое.

Отчего бы это, думала я прежде, замечая, но не понимая своего состояния, и неизменно отвечала: «Верно, честолюбие все-таки служит главным рычагом».

Но сегодня я сразу поняла другое.

Я не могу упрекнуть себя в честолюбии в данном случае, т. к. здесь во мне действует чистая любовь, а почему она сильней пробуждается при таких сопоставлениях своего ничтожества с величием других – мне стало ясно тоже: я жажду общения с людьми умными, интеллигентными, честными, большими, идейными, а как это возможно в моем теперешнем положении! Что для них я, «жалкий червь в безбрежности миров»? Но моя душа, все мое существо рвется к ним. Я чувствую, что и я могу им сказать что-то свое, хорошее, но эта возможность может наступить только в том случае, если я займу известное положение.

Если не с помощью таланта – положение приобретается с помощью денег, но у меня их нет, значит, надо, чтобы был талант, иначе я жить не могу; мое одиночество меня давит, но я все еще

…торчу в этой тюрьме,

В проклятой темной каменной дыре,

Куда лучей небесных свет

Едва сквозь стекла шлет привет.

Сижу, завален книг горою…, и пр.

Я очень люблю всех моих друзей, но они меня далеко не всегда удовлетворяют; мне нужны свет, простор, ширь, а я сейчас – в клетке, чахлой и гнилой…

Личной жизни у меня нет, да, вероятно, при моем характере и не будет, но если бы я чувствовала себя членом семьи двигателей жизни – я бы не только мирилась с отсутствием личной жизни – я бы не замечала ее, ибо моя жизнь была бы полна.

Искусство не забава для меня, а упорный труд, не менее почтенный и благородный, чем всякого истинно преданного делу общественного деятеля: врача, судьи, парламентера181. Искусство для искусства – в процессе творчества, но по завершении его и в конечной своей цели – искусство для жизни, и искусство для добра – как средство к нему. Через чистое искусство можно стремиться к добру и достигать его, а этого Толстой не хотел признать.

Что ж, может быть, в его решении больше правдивости (прямоты) и цельности, чем в нашем, т. к. мы, маленькие люди, не может отказать себе в таком приятном труде, как служение людям через искусство, но я и не вижу надобности в таком отказе, так как считаю искусство необходимым в жизни. Отказ от него требуется только в том случае, если стоять на аскетически- или пессимистически-религиозной точке зрения, но я не всегда могу на нее стать и не вполне…

8/X. Как хорошо, что Нестор Александрович устроил эти классические спектакли в Михайловском театре, и как прелестна шедшая сегодня «Двенадцатая ночь» Шекспира182.

Об актерах особенно распространяться нечего, т. к. нет ни одного среди этой молодежи, кому нельзя было бы сделать целой массы упреков, но все же Тхоржевская (Виола) была прелестна, а шут (Озаровский) и Мария (не знаю, кто) были очень недурны. В сцене, когда Мальволио, прочтя подложное письмо, удаляется приводить в исполнение заключающиеся в нем советы, и оставшаяся четверка: Мария, сэр Тоби, сэр Анрью и Mobio (кажется, так он зовется) – вылезает из‑за кустов, покатываясь со смеху, – театр ответил им тем же, так что несколько минут в воздухе стоял стон от взрывов гомерического хохота.

И театр был почти полон (за исключением самых неудобоваримых мест, которые занимаются только при гастролях Художественного театра), так что Нестор Александрович может считать себя вполне вознагражденным удовольствием публики за все неприятности и пакости, которые ему устраивает Савина.

А уж вызывали артистов после конца, так точно «художников»!

Но Шекспир! О, Шекспир! Божественный!..

9/X. Сегодня хозяйка183 сказала мне, что, по слухам, Россия весной будет воевать с Австрией, и тогда опять разгорится революция, но только уже свирепая, гораздо серьезнее 1904–5 годов. Последние выборы и состав 4‑й думы будут предлогом, а начавшаяся война – удобным моментом.

Жутко!.. Что-то будет!

И что для меня особенно ужасно, что я до сих пор не знаю, на чьей я стороне; вернее всего, ни на той, ни на другой: одну я презираю (правую, конечно), а другую способна возненавидеть, если дойдет дело до зверства и ужасов французской революции184. Я не могу мириться с кровью, оправдывать ее и быть на ее стороне; бескровная же революция при настоящих