Война, мир и книги - Валерий Валерьевич Фёдоров

побыстрее разделаться с Саддамом!), но не может промолчать по поводу советских попыток ликвидировать сепаратистское движение в Литве – на него давят прибалтийские диаспоры в Америке, оппозиционные демократы в конгрессе и правое крыло в собственной Республиканской партии. И никто не может, как бы ни хотелось, противостоять всеобщему стремлению немцев к объединению, хотя оно пугает все без исключения великие державы.

«На самом высоком уровне» – это взгляд со стороны, но стороны, имеющей множество источников в Вашингтоне среди действующих лиц администрации Буша и глубоко погруженной в изучение американо-советских отношений. С учетом того, что в книге чиновника-демократа исследуется внешняя политика республиканской администрации, налицо и крайне необходимая в таких случаях критическая политическая дистанция. Аккурат после выхода этой книги Строуб Тэлботт стал заместителем госсекретаря в администрации Билла Клинтона, отвечающим за направление России и СНГ. Об этом периоде он расскажет позже в мемуарах «Билл и Борис».

Джеймс Голдгейр, Майкл Макфол

Цель и средства

Политика США в отношении России после «холодной войны»

М.: Международные отношения, 2009

Что пошло не так после 1991 г. и кто в ответе за то, что «потерял Россию»? Может быть, эта потеря была фатально предопределена и обвинять некого, кроме самих русских? Или все-таки Запад и сам совершил непростительные ошибки, в результате чего потенциал включения бывшей супердержавы в североатлантический лагерь был бездарно уничтожен? Этот вопрос обсуждается давно, как минимум с мюнхенской речи Владимира Путина (2007 г.), но уже в 1990-е годы в Америке периодически появлялись работы, критически осмыслявшие пройденный США и РФ после 1991 г. путь. Особенно много их стало после дефолта 1998 г. и последующей переоценки внешнеполитических приоритетов США в связи с переходом власти от демократа Клинтона к республиканцу Бушу-мл. Но тогда «потеря России» еще не казалась Западу окончательной, и критика сделанного дополнялась дискуссией вокруг возможного перезапуска двусторонних отношений. Активное участие в этой дискуссии принимал известный советолог Майкл Макфол. Позже, в 2011 г., Барак Обама назначил его послом в России, так что Макфол получил возможность опробовать свои идеи на практике (спойлер: ничего не получилось, Макфолу пришлось досрочно покинуть посольство, после чего он стал – и остается – одним из самых жестких «ястребов», постоянно призывающих ко все более тотальной и бескомпромиссной конфронтации с Москвой). В 2005 г. вместе с коллегой Голдгейром он опубликовал книгу, в которой осмыслил опыт полутора десятилетий после холодной войны и предложил новые подходы к отношениям США и России.

Авторы бескомпромиссно утверждают, что «после окончания холодной войны для интересов национальной безопасности США не было более важной проблемы, чем внутреннее преобразование России и ее интеграция с Западом». Но как именно они могли этого добиться? Здесь начинаются разногласия, зачастую окрашенные весьма личностно, ибо, несмотря на влияние конгресса, внешняя политика США остается прерогативой президента и его администрации. Эти разногласия Голдгейр и Макфол укладывают в классическую для американской внешней политики дихотомию: вести себя как традиционная великая держава, стремящаяся к сохранению глобального баланса, или нести миру свет прогресса, демократии и капитализма, содействуя преобразованию «отсталых» стран в направлении американского образца? Все игроки в американском истеблишменте были согласны с двумя ключевыми утверждениями: США остались единственной державой-гегемоном; демократизация, маркетизация и вестернизация России отвечают национальным интересам США. Спорным оставался вопрос приоритетов. «В одном лагере находились сторонники преобразования режима», предлагавшие «использовать всю имеющуюся в арсенале США мощь, кроме военной, для осуществления внутренних преобразований в России». Это «идеалистическое» течение было особенно влиятельным в верхушке Демократической партии. Республиканцы же традиционно склонялись к «реализму», утверждавшему, что «характер внутриполитического режима России не влияет на ее поведение на международной арене». Поэтому нужно «воспользоваться слабостью России и закрепить выгодное для США соотношение сил».

На практике действия по отношению к России всегда сочетали оба подхода, различаясь лишь акцентами: «независимо от „окраски“ президенты, склонные к балансированию силой, всегда будут испытывать давление исторического наследия США как лидера демократического сообщества в плане привнесения в силовую политику либеральных идей, а сторонники изменения режимов – понимать, что, когда Америка нуждается в союзниках, она всегда может закрыть глаза на попрание либеральных ценностей». Интересно, что именно идеологический фактор в определении американской политики Голдгейр и Макфол считают главным, сильно превосходящим два других – реальную расстановку сил на мировой арене и перипетии внутриполитической борьбы в США. Итак, президент Буш-ст. (1988–1992 гг.) был «реалистом» старого образца, озабоченным больше «сохранением глобальной стабильности, чем поддержкой свободы». Его приоритетом стало «гарантировать мирный переход… к новому мировому порядку». Это требовало обеспечения условий «для того, чтобы на постсоветском пространстве не возникло другой державы, которая могла бы противостоять американской гегемонии». Поощрением смены режима Буш не занимался, наоборот, радикальные перемены в СССР вызывали у него страх. Когда на месте Союза возникла независимая Россия, команда Буша сфокусировалась на обеспечении безопасности ядерного арсенала (что означало его консолидацию под российским контролем) и предотвращении дефолта России по унаследованному от СССР внешнему долгу.

Президент Клинтон (1992–1999 гг.), напротив, относился к числу «преобразователей режима» и стремился к «расширению сообщества демократических стран с рыночной экономикой». Он считал, что национальная безопасность США будет тем прочнее, чем прочнее будут демократия и свобода в посткоммунистических странах. Отсюда вытекала политика помощи России как средство ее интеграции в западный мир. И эту помощь Клинтон оказал, причем помогал он персонально Ельцину, который «олицетворял реформы, а его противники – регресс и возможный возврат коммунизма». Пролоббированное Клинтоном принятие РФ в «Большую семерку» означало именно признание ее членом Запада. Одновременно Клинтон «считал себя абсолютно свободным действовать в плане защиты национальных интересов США, даже когда Россия решительно возражала», – в деле расширения НАТО на Восток и войны против Югославии. В обоих случаях России предлагалось согласиться с решением США, получив лишь символическую компенсацию. Курс Клинтона завершился закономерным провалом, когда в 1998–1999 гг. лопнула ельцинская модель России: ее уничтожили экономический коллапс («дефолт»), война в Югославии и вторая Чеченская война. Стало понятно, что Россия не столько интегрирована, сколько потеряна для Запада. Приоритетность связей с ней была резко снижена, и президент Буш-мл. (2000–2008) сфокусировался на укреплении связей с традиционными союзниками, а не с Москвой.

Но такой «реализм» просуществовал ровно до 11 сентября 2001 г., после чего команда Буша отказалась от него в пользу «преобразования режимов». Теперь, однако, речь шла о преобразованиях на Ближнем и Среднем Востоке, а не в России. Несмотря на мелкие разногласия, президент Путин оказался важным и выгодным внешнеполитическим партнером для США, объявивших новый крестовый поход против «мирового терроризма». Впрочем, это не сказалось на американской оценке статуса России: споры по поводу расширения