Цена разрушения - Адам Туз

href="ch2-572.xhtml#id1490">[572]. В 1937 г., на Парижской всемирной выставке, павильон Германии входил в число главных приманок для посетителей[573]. Гитлеровский режим на пятом году своего существования мог подавать себя в качестве образцовой диктатуры. Безработица снизилась до ничтожного уровня. Экономика страны находилась на подъёме. Жизнь миллионов германских домохозяйств входила в более-менее нормальную колею[574]. Волна жестоких репрессий в 1933–1934 гг. сделала своё дело. Число заключённых в концентрационных лагерях Гиммлера сократилось до нескольких тысяч. На какое-то время даже насаждавшийся режимом антисемитизм сбавил тон. По сравнению с агрессией, развязанной фашистской Италией в Африке и Японской империей в Китае, не говоря уже о широко освещавшихся сталинских показательных процессах, гитлеровский режим выглядел на удивление вменяемым. Разумеется, были и те, кого не покидала уверенность в том, что мир невозможен, пока Гитлер находится у власти. Но такие находились в меньшинстве. Большинство британцев и французов, какую бы неприязнь ни вызывал у них гитлеровский режим, явно были готовы освободить в Европе место для авторитарной Германии. После 1936 г. западные державы предлагали ей такой миропорядок, при котором внутренняя силовая структура гитлеровского режима не подвергалась бы никаким или почти никаким угрозам, а Третий рейх имел бы возможность найти своё место в восстановленной системе международной торговли и финансов.

Более того, большинство немцев, вероятно, сочло бы такой миропорядок чрезвычайно удовлетворительным результатом «националистической революции», начавшейся в 1933 г. Все данные о состоянии общественного мнения указывают на то, что при всём возмущении итогами Первой мировой войны население Германии испытывало глубокий страх перед европейской войной и приветствовало бы урегулирование на основе статус-кво, сложившегося к 1936 г.[575] Факты о настроениях в рамках делового сообщества очень скудны. Однако нет сомнений в том, что к 1936 г. прежняя зацикленность дискуссий исключительно на внутреннем рынке уступила место вниманию к вопросам международной торговли. Как в начале мая 1936 г. указывал в своём докладе авторитетный Берлинский институт по изучению деловых циклов, принципиальной проблемой, стоявшей перед германской экономикой, являлся доступ к сырью[576]. Решение этой проблемы заключалось в увеличении экспорта. И весной 1936 г. на этот счёт имелись по крайней мере некоторые основания для оптимизма. Институт называл в числе важных экономик, полностью восстановившихся после кризиса, США, Великобританию, Японию, Швецию, Аргентину, Чили, Бразилию, Норвегию, Австрию и Бельгию. Рецессия продолжалась лишь в странах золотого блока, возглавляемых Францией.

Налицо явно имелись возможности для полномасштабного выздоровления мировой торговли. И как мы увидим ниже, Франция попыталась ими воспользоваться, с лета 1936 г. осуществляя резкий поворот в экономической политике. Но Гитлер и его соратники в германском руководстве систематически отказывались от какого-либо сближения с западными державами. Одной из постоянных тем в политической жизни Гитлера был антикоммунизм, но в 1936 г. он достиг особого накала. В то время как более традиционно мыслящие в 1936 г. усматривали возможность вернуться в мировую экономику, Гитлер и его окружение воспринимали создание правительств Народного фронта во Франции и в Испании как симптомы роста международной коммунистической активности. А для Гитлера с его идеологией и мировоззрением это влекло за собой более обширные последствия. «После периода относительной риторической сдержанности», в течение которого Гитлер, Геббельс и остальные воздерживались от более общих выводов, вытекавших из их антисемитской космологии, в 1936 г. «основополагающая тема всемирного еврейского заговора» вновь вышла на передний план[577]. Перед лицом этой экзистенциальной угрозы Гитлер не был склонен к компромиссам. При поддержке со стороны Геринга и армии он уклонялся от попыток британцев, французов и американцев склонить его к урегулированию, в рамках которого взамен на сдержанность в плане перевооружения Германии были бы сделаны экономические уступки. Частным образом Гитлер с лета 1936 г. высказывался откровенно. Укрепив свой режим и начав процесс перевооружения, он хотел подготовить Германию к войне. Гитлер не отказался от своей ключевой идеи. Несмотря на то что конкретные шаги ещё предстояло прояснить, Гитлер был намерен реализовать свою мечту о расширении «жизненного пространства» для германского народа. Он знал, что это неизбежно приведёт к военному конфликту не позже чем к началу 1940-х гг. Понимая, что такой курс сопряжён с громадным риском, он собирался максимально повысить шансы Германии на успех путём систематических военно-экономических приготовлений и гибкой дипломатии.

Понятно, что этот сюжет освещался в бесчисленных работах и соответствующие документы были изучены вдоль и поперёк по крайней мере четырьмя поколениями исследователей. Однако в отношении конкретного вопроса, являющегося темой настоящей книги, по-прежнему остаётся поразительно мало ясности. До настоящего времени у нас нет полноценного и внятного изложения той роли, которую играли экономические факторы в стремлении Гитлера к войне[578]. В центре любых дискуссий такого рода должна находиться динамика производства вооружений[579]. С одной стороны, производство оружия и военной техники представляло собой ту сферу индустриальной и экономической деятельности, к которой Гитлер проявлял постоянный и устойчивый интерес. С другой стороны, поведение германской экономики во все большей степени определялось военными расходами. Почти половина (47%) роста совокупного национального продукта в Германии в 1935–1939 гг. была обеспечена непосредственно ростом военных расходов Рейха[580]. Если добавить к этому инвестиции, значительная часть которых диктовалась такими приоритетами, как автаркия и перевооружение, то эта доля вырастет до двух третей (67%). Напротив, частное потребление отвечало лишь за 25% роста на протяжении этого же периода, несмотря на то что в 1935 г. на его долю приходилось 70% всей экономической активности. Если мы будем рассматривать лишь ту часть экономики, которая непосредственно контролировалась государством, то преобладание военных расходов окажется ещё более ярко выраженным. Вермахт являлся покупателем 70% всех товаров и услуг, приобретённых государством в 1935 г., и 80% три года спустя. Поэтому неудивительно, что в дискуссии о любых аспектах экономической политики всё сильнее преобладала тема перевооружения. И в свою очередь, именно через перевооружение будущее германской экономики оказалось связано с главным вопросом, вставшим перед гитлеровским правительством — вопросом войны и мира.

I

Как мы уже видели, одним из главных архитекторов нового германского вермахта был Ялмар Шахт. И ему было воздано должное, когда на нюрнбергском съезде в 1935 г. впервые был публично продемонстрирован весь спектр германских вооружений[581]. Но перевооружение, запланированное Шахтом летом 1933 г. носило ограниченный характер: на него в течение восьми лет выделялось 35 млрд рейхсмарок — в среднем по 4.3 млрд рейхсмарок в год. Этих средств по расчётам должно было хватить на двухэтапный план перевооружения 1933 г.: четыре года на наращивание минимальных оборонительных мощностей и ещё четыре