Цена разрушения - Адам Туз

ржи в 1934–1937 гг. были очень плохими. Урожай картофеля в 1935 г. оказался катастрофически низким. В борьбе с этими бедствиями важнейшим ресурсом ИЗС были крупные запасы зерна, накопленные во время небывалого урожая 1933 г. В 1934 и 1935 г. дефицит покрывался за счёт резервов, собранных в первый удачный год Третьего рейха. Однако это по самой своей природе было временным решением. К лету 1936 г. запасы зерна, в начале 1935 г. составлявшие 3.5 млн тонн, сократились до опасного уровня менее чем в 700 тыс. тонн. Этого едва хватало для того, чтобы продержаться до нового урожая. Уже летом 1935 г. начались разговоры о необходимости введения хлебных карточек. По очевидным причинам такой шаг был сочтён политически неприемлемым. Вместо этого ИЗС организовало программу замещения, в рамках которой хлебопекарная мука разбавлялась кукурузной мукой и даже картофельным крахмалом[551]. В отношении мяса и масла режим церемонился ещё меньше. С целью распределить скудные запасы масла осенью 1935 г. была создана скрытая система нормирования в виде списков клиентов, составлявшихся учреждениями розничной торговли. Также и снабжение мясом не удалось оградить от влияния катастрофического неурожая картофеля 1935 г. С тем чтобы в стране хватало картофеля для потребления населением, ИЗС сократило поголовье свиней и резко подняло цены на продукцию свиноводства. В Берлине цена ветчины с 1934 по 1936 гг. выросла почти на 30%. Кроме того, начиная с 1936 г. ИЗС дополняло немецкие источники продовольствия импортом. В 1936 г. в страну было ввезено более 1 млн тонн зерна. В 1937 г. импорт зерна превысил уже 1.6 млн тонн. В 1936 г. никто не сомневался в том, что это была крайняя мера, продиктованная двумя подряд неурожаями и истощением запасов[552]. Но она не стала принципиальным поворотным пунктом в стратегии ИЗС и, безусловно, не означала отказа от «Битвы за продукцию»[553]. Начиная с 1937 г. в стране производилось вполне достаточно продовольствия для того, чтобы удовлетворить внутренний спрос. Импорт использовался не для поддержки текущего потребления, а с целью восстановления национальных запасов зерна, которых к 1939 г. хватало для того, чтобы снабжать население хлебом в течение года[554].

Не следует слишком всерьёз относиться к постоянным разговорам о кризисе, преследовавшим ИЗС. Население Германии ни разу не сталкивалось с реальной нехваткой продовольствия[555]. «Дефицит» мяса и масла был вызван не крахом снабжения, а резким приростом спроса, особенно со стороны потребителей из числа трудящихся. Получившие работу немцы, у которых завелись деньги, просто не желали сидеть на скудной вегетарианской диете, пропагандировавшейся нацистскими лидерами, по воскресеньям обедавшими овощной похлёбкой. Разумеется, в условиях обычного рынка разрыв между спросом и предложением был бы устранён благодаря росту цен. Более высокие цены обеспечили бы снижение спроса, в то же время побуждая фермеров к увеличению объёмов производства и привлекая импорт из-за рубежа. И ИЗС, безусловно, воспользовалось этим вариантом применительно к особенно дефицитным товарам. Однако в целом от сплошного повышения цен на продукты питания отказались из-за опасения вызвать такой же взрыв общественного недовольства, как в 1934 г. Именно политически мотивированное замораживание цен и создало видимость дефицита, вынудив ИЗС прибегать к более-менее открытым формам нормирования. Лишь в 1938 г., когда молочное животноводство столкнулось с реальными проблемами снабжения, режим в конце концов поднял цены, которые платили немецким фермерам за молоко. Но даже этот прирост не затронул потребителей. Таким образом, повышение цен стало стимулом для роста объёмов производства, но не привело к сокращению спроса.

ИЗС сталкивалось с жалобами не только на дефицит продовольствия. Тайная полиция, внимательно отслеживавшая настроения среди крестьянства, тоже обнаружила много признаков недовольства. Крестьяне неустанно сетовали на низкие цены и административное вмешательство[556]. Фермеры, несомненно, были ограничены в своих действиях сильнее, чем когда-либо прежде в мирное время. За первые два года правления нацистов власти приняли 250 новых положений, касавшихся сельского хозяйства: по одному за каждые три дня[557]. Возможно, самым обременительным ограничением из введённых ИЗС было то, которое требовало от фермеров сдавать определённое количество молока на молочные фермы, получившие лицензию от ИЗС. Это было очень серьёзное требование, поскольку ежедневные поставки молока и масла в город служили наиболее важным источником оборотных средств для большинства крестьянских ферм. Молочные фермы ИЗС, конечно, расплачивались с поставщиками наличностью, но отныне фермерам приходилось сбывать молоко по ценам, установленным в централизованном порядке, и соблюдать диктуемое им расписание поставок. Для ферм, расположенных поблизости от городских рынков, это был суровый удар. По некоторым оценкам, в окрестностях Гамельна ежегодные убытки фермеров достигали 2000 рейхсмарок на ферму. Тех, кто не подчинялся требованиям ИЗС, облагали высокими штрафами. В сентябре 1935 г., когда сотни фермеров в районе Везермюнде начали доставлять подозрительно маленькое количество молока на местную молочную ферму, гестапо сообщило, что это равнозначно «молочной забастовке». В то же время на КПП, выставленных по дороге к Бремену, были задержаны шесть фермеров, пытавшихся провезти 88 фунтов масла для нелегальной продажи в городе[558].

Подобные примеры, безусловно, весьма выразительны. Но недовольство крестьян в большинстве случаев не позволяет получить верного представления об экономической поддержке сельского хозяйства. Германские крестьяне обладали хорошей памятью и обострённым осознанием своих прав. Мысленно они возвращались к золотым дням в начале XX в., когда с конкуренцией североамериканских товаров удавалось справиться с помощью скромных пошлин и минимального вмешательства со стороны государства. Но эти дни остались в далёком прошлом. Если не забывать о катастрофической ситуации, сложившейся в 1930-х гг. в мировом сельском хозяйстве, нам станет ясно, что немецкие фермеры по сути работали в условиях беспрецедентной защищённости, и едва ли стоит удивляться тому, что за это приходилось платить. В ответ на устранение зарубежных конкурентов с отечественных рынков мелкое крестьянство было вынуждено смириться со всеобъемлющим надзором и контролем. Сельское хозяйство в Германии, как и вообще в Европе, начиная с 1930-х гг. всё меньше и меньше походило на отрасль рыночной экономики и всё больше — на странный гибрид частной собственности и государственного планирования. На истинное положение вещей указывает сравнение тех цен, которые платили немецким фермерам, и тех, за которые они бы сбывали свою продукцию, если бы не были никак ограждены от иностранной конкуренции. В этом отношении факты абсолютно недвусмысленны. Хотя производители зерна явно были защищены лучше, чем производители молочной продукции, те цены, за которые немецкие фермеры сбывали все виды своей продукции при национал-социализме, как минимум вдвое превосходили цены на мировых рынках. Разумеется, согласно «Новому плану» Шахта германская промышленность тоже