Советский Кеннеди. Загадка по имени Дмитрий Шепилов - Дмитрий Е. Косырев

А вот воспоминания Тамары Толчановой о том, кто был в 1954 году в компании Шепилова в санатории «Империал» (Карловы Вары): Федин, Хачатурян, Плисецкая… Вся верхушка тогдашней арт-сцены. За одним столом с ним сидела Анастасия Зуева из МХАТа. Там же ученые – Бакулев, Энгельгарт… И все они знали и чувствовали, что главный редактор «Правды» – свой, один из них, на одной с ними волне. Впрочем, не совсем на одной. Шепилов и не пытался скрывать свой полный восторг и восхищение людьми, которых он искренне считал живыми богами (да они ими и были). Никогда не пытался, даже когда стал этим людям – по понятиям того времени – начальником, выше которого только Хрущев.

Если говорить о роли де Гиза, то наиболее интересен здесь случай с тем самым Аскольдом Макаровым, тем, кто обычно бывал главным распорядителем визитов уже разжалованного Шепилова в Ленинград, в театры (это опять отсыл к первой главе). Откуда пошло его вечное восхищение и признательность? В книге воспоминаний Макаров рассказывает, как Шепилов опубликовал, со скандалом и гневными звонками в его редакторский кабинет, статью о зажиме талантов в Кировском (сегодня это опять Мариинка). У статьи оказались потрясающие результаты: в театр назначили нового директора, вверх пошли затертые до того таланты, худруком назначили молодого Юрия Григоровича. И начался расцвет театра. А когда Шепилов, уже министром, приехал в Ленинград в 1957 году вместе с Тито, то особо попросил, чтобы на спектакле для них обязательно танцевали молодые артисты… Мелочь. Одна из многих на той его работе.

Были и другие истории. Есть такая книга – «Я, Майя Плисецкая…». Где, среди прочего, рассказывается, как ее не выпускали за границу. Вот в тот самый период, между 1955-м и 1959-м. То ли потому, что у нее в 1937-м арестовали и отца, и мать (отца расстреляли), то ли потому, что ей активно интересовался второй секретарь британского посольства Джон Морган. После визитов которого за ней, пишет Майя, по пятам стала следовать оперативная машина КГБ. Дальше вот что: «В октябре 1956 года “основной состав” балета благополучно открыл лондонский сезон Большого… Я сижу в Москве… Две мои “умоленные” телеграммы Хрущеву, письма ему же, Булганину, Шепилову – остались без ответа… Никто из вождей говорить со мной не захотел… Первые дни настырно верещал телефон. Докучливые английские журналисты жаждали сенсаций – отчего Плисецкая осталась в Москве?.. Я трубку не брала…»

И вот я натыкаюсь на очередную карточку-напоминалку в архиве моего деда, явно для какого-то выступления. И там…

«Упомянуть, что я взял на себя ответственность, чтобы разрешить Майе Плисецкой выезды за границу.

Проверить факты первого выезда Майи: “я – английская шпионка”. Мне КГБ докладывал не это, а всяческую бытовую мерзость».

Дальше идет действительно мерзость, которую я повторять не собираюсь. Но ответственность, значит, он брал. Просто ее не хватило.

Эта, гизовская, часть его работы стала для Шепилова неиссякаемым источником радости, который и сделал его жизнь после отставок и репрессий очень даже приемлемой. Помните, мы говорили, что любые билеты в любом театре были его. В Вахтанговском он вообще был своим человеком, зазывали за кулисы и просили высказать мнение…

В Большой и прочие театры меня он сначала водил, а потом доставал мне билеты. Оперные и опереточные программки, в громадных количествах, Шепилов употреблял в качестве папочек внутри папок своего архива.

Но вообще-то работа Дмитрия Шепилова на секретарском посту состояла не только из радостного общения со звездами. То была скорее вишенка на торте. А сам торт… Давайте не будем забывать, что 1956-й, например, от смерти Сталина отделяют всего три года. А при Сталине было резко ограничено число театров, выпускаемых фильмов, журналов и газет, многого прочего. И если Большой театр или Кировка хотя бы были, то во множестве других сфер наблюдалась просто пустыня.

Если кто-то когда-нибудь постарается дать полную оценку деятельности Дмитрия Шепилова по части культуры, идеологии и всего прочего, входившего в его сферу ответственности, то получится – говоря сегодняшним языком, – что Шепилов прежде всего создавал новую и расширенную инфраструктуру этих отраслей. То была не очень эффектная работа, но уже в 60-е, когда после «пробуждения муз» начался расцвет таковых, свой результат она дала. А пока – постановления Секретариата ЦК, подписи, резолюции, компромиссы; и речь далеко не только о культуре и искусстве. Вот хотя бы «Вестник истории мировой культуры», «Мировая экономика и международные отношения», «История СССР», «Вопросы истории КПСС», «Новая и новейшая история», «Вопросы языкознания». Но и «Юность», «Иностранная литература», «Москва», «Нева», «Советский экран», «Музыкальная жизнь», не говоря о подъеме «Нового мира» во главе с Твардовским. Все или создано с нуля, или «разбужено» именно тогда.

Есть такая цифра: с начала 50-х и до конца 60-х годов почти в 12 раз выросли расходы государства на науку, а численность научных работников увеличилась в шесть раз и составила четвертую часть всех ученых мира. Дело не в том, насколько эффективна была их работа (сначала – весьма), а в той самой инфраструктуре, в создании институтов: электронных управляющих машин, полупроводников, физики высоких давлений, ядерных исследований, электрохимии, радиационной и физико-химической биологии. Занимался всем этим, конечно, далеко не только Шепилов, но он был частью процесса на первой его стадии, он его запускал. В итоге создался целый социальный слой, которого при Сталине попросту не было. Несколько миллионов человек.

Еще, как следует из различных энциклопедий, «рассекречивались» какие-то работы Ленина и Маркса, решался вопрос о том, в какие архивы можно открыть доступ. Книгоиздание – тоже не пустяк, и там шаг за шагом расширялась сфера возможного. Сегодня все это может показаться несущественным, но нетрудно представить, что такое – растить сад почти с нуля, до того, как в нем начнут «расцветать музы».

И вот теперь вопрос: а какую позицию во всех неизбежно возникавших в этом процессе спорах занимал ключевой в них человек – сам Дмитрий Шепилов?

Ответы у меня довольно неожиданные. Вот, допустим, оттепельной весной 1956 года создаются Союзы художников и композиторов (раньше был только писательский). Шепилов произносит там речи. Сегодня они, даже с учетом его ораторского дара, кажутся тоскливой коммунистической пропагандой. Людей искусства учат вроде бы всему тому, что и в 30-х, – писать (рисовать и т. д.) нечто близкое к народу и делу коммунистического строительства, изгонять заразу модернизма, формализма и прочего… Он что, выражаясь современным языком, шел на компромиссы с