Сделка - Лисса Джонс

глупая пошлятина, далекая от жизни. От связывающих по рукам и ногам обязательств. От дилемм выбора. От сложности человеческой судьбы. Но в которую вдруг захотелось поверить. Сделать прямо так. Бросить все и улететь на край света. Точнее, далекую деревушку, где стоит ее шато.

И просто строить его заново.

Просыпаться по утрам под лучами южного солнца. Собственными руками не бить сонно по кнопкам клавиатуры ноутбука, а проверять, просохла ли штукатурка. В уровень ли выведены углы. Без сотни звонков за день, без десятков сообщений «Клиенты хотят внести правки в задание», без очередного «Нужно разработать новый сеттинг для игры, но у нас нет даже концепта, вы же можете со слов?».

А еще… Еще хочется сказать вслух одну важную вещь.

– Кир вышел. Видимо, давно.

– Уверен?

Сигарета тлеет. Бычок летит под подошву ботинка.

– Да. Кай с ним спутался. И я сам машину видел.

– Кай-Кай… Эх… Так и не повзрослел, значит. – Вздыхая, Иван Сергеевич тяжело кашляет. А откашлявшись, продолжает: – Ты тогда все правильно сделал. Не переживай.

– Да что вы? Если б сделал правильно, галереи не было бы. А все остальное – оправдания для бедных. Хотел же все закончить до его выхода, но, как оказалось, опоздал на пару лет. Внезапный сюрприз.

Сюрприз, мать его.

– А сейчас что хочешь?

– У меня в кармане пригласительные от Агнессы на нужный мне ужин. – Голос звучит холодно и отстраненно. Спокойно и бесстрастно. – Заполучить покупателя – дело техники. Обратный билет тоже куплен. Контракт в Берлине до июня. Визу в Штаты оформляю. Приглашение перевестись руководителем в главный офис поступило еще три месяца назад.

И все это строго по плану. Все складывается так, как хотел.

Хотел. Но не хочу сейчас.

Вот что бывает, когда в дело вмешиваются чувства. Карусель желаний разгоняется до бешенной скорости. Жизнь решает, что ей необходима ломка до основания. До крошева.

Но не на любом фундаменте после можно что-то построить.

– А ты так и не ответил на вопрос. Америка, машина стоимостью в хорошенькую квартиру. Виктор Александрович… Этот твой… – Художник опять вздыхает и посильнее запахивает пиджачок. – Я уж и не понимаю, кто ты. Точно не Витя. Александр Бестужев в тебе, видать, возродился.

– Продавец высокотехнологичного дерьма. Владелец проклятой галереи, которую сжечь впору. Вот кто я. – Плевки, а не слова, вылетают изо рта.

Злость вперемешку с горечью – просто вкус дрянных Евграфьевских сигарет.

– Привычки поменял. Страны. Себя. А ты сам-то хоть счастлив, Виктор Александрович? Оно-то знаешь как… Нам все твердят и твердят, что такие вот как ты – самые счастливые… Пример детям. А оно так-то? На деле?

И в тишине засыпающего крошечного города, в тишине – ведь ответ от меня так и не последовал – голос художника звучит приговором.

– Вот что тебе скажу. Отец твой и я – одного поля ягоды. Разве что он умел зарабатывать работой, а я работой только жить умел. И по девкам кутить мог. Муз все искал. Но кончим мы одинаково. Может, это у всех у нас судьба такая. Может – нет. Я все нагуляться не мог… Сашка все идеальную девицу найти не мог… От Настасьи вон так и не добился той самой… идеальности, понимаешь ли. И ты хочешь так же?

– Иван Сергеевич, давайте не будем.

– Нет-нет. Ты уж меня послушай. Не хочешь, да? А ты уже… уже летишь за нами. Ты сам себя похоронил. Похоронил в этой своей вине, злости, обиде, боли… Заупокойную в храме отстоял. Без поминок ушел. И что? Каково оно? Теперь к самому себе возвращаться-то?

И тишина.

Молчаливая. Нерушимая. Страшная тишина.

У меня нет ответов на вопросы. Но они и не нужны Ивану Сергеевичу. Они нужны только мне. Так же нужны, как и ключи, которые вкладывает в мою руку старый художник, говоря, что ему пора уж домой: Рокса кормить.

—–♡–

Быстрые шаги. Скрип. Тяжелые ботинки давят на старые доски. Лечу с третьего этажа на второй. В коридорах стремительно темнеет. А я жажду объясниться с ней.

Нет, не так. Больше нет смысла прятаться за фальшиво-удобные мысли. Я жажду не объясниться, а просто быть.

Быть с ней.

Во рту – горько-гвоздичное послевкусие. Я выкурил еще одну сигарету после того, как Евграфьев ушел с крыши. Учитель ушел, а слова так и остались висеть в воздухе дамокловым мечом. Слова. Как много они порой значат. Те, что сказал Евграфьев, что-то во мне пробудили. Из многолетней спячки вырвали. То ли доломали окончательно, то ли починили.

А может, просто все наконец-то сложилось. Может, к этому моменту все и шло?

К возвращению к себе. Именно здесь. В месте, которое уступает галерее-мечте в масштабах, но не уступает в истиной ценности для меня.

Коридор. Прямо. Направо. Еще прямо. Видна открытая дверь в мастерскую. Сердце громыхает в такт шагам.

Василиса, я… Нет.

Я не вернусь в Питер. Это… Нет.

Я должен рассказать про Кира. Галерею. И… И нет.

Сердце колотится. Голова стремительно отключается. Эмоции – оголенные провода, по которым пустили ток. Хочется больше этой девушки. Желание переплетается с совсем уже не эфемерными представлениями о том, что именно мне нужно.

Секс – меньшее, что женщина может дать мужчине. Секс можно купить.

Я хочу разговоров – ее звонкий голос; нежности – ее тонкие пальцы в собственных волосах; споров – ее горящие глаза.

Хочу Василису Никольскую. Всю ее. Не только тело. А ту ее, что вытеснила на хрен пустоту и прошлое. Затмила, перекрыла и раскрасила сентябрь яркими красками.

Хочу видеть ее на кухне в своей футболке. Хочу знать, что ее смешит. Что расстраивает. Хочу спрятать ее от мира, хочу показать мир ей.

Как там говорят? Отпускать всегда страшно? А на месте прошлого образуется пустота? Да хера с два! Отпускать в нужный момент оказалось проще простого! Оказалось, что когда время приходит, то отпускаешь не жалея.

Последний шаг – носок ботинка занесен в блекло-желтый свет, струящийся в коридор из мастерской.

Но шаг так и остается несделанным. Вдох застревает в глотке.

Все донельзя наоборот: я делаю шаг назад – в сгущающуюся тьму коридора. И бесшумно выдыхаю.

Взгляд невидимыми цепями прикован к девушке.

Она медленно идет вдоль шкафов, заваленных хламом. Изящный силуэт и распущенные, достающие до талии локоны омывает мягкий свет от старой люстры, состоящей из десятков ламп в виде свечей, половина из которых не работает. А оттого в мастерской приятный полумрак.

Прямо в этот момент Василиса пленяет взор подобно игривым и капризным