Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко

Приведу такой пример: 24 марта 1969 года ортодоксальные литфункционеры организовали в Московской писательской организации обсуждение современной военно-патриотической литературы. Инициаторы этого мероприятия публично заявили, что планируют поддержать новых авторов, обратившихся к армейской теме. Но кого они хотели провести? Все понимали, что цель у организаторов другая – в очередной раз осудить то направление в литературе, которое связывалось прежде всего с именами Бондарева и Бакланова. Один из участников обсуждения Михаил Халдеев (он на тот момент занимал важный пост редактора журнала ЦК КПСС «Партийная жизнь») прямо сказал, что данное направление имело «чисто буржуазный, нигилистический характер» (РГАЛИ. Ф. 619. Оп. 4. Д. 114. Л. 19). И кто одним из первых поддержал Халдеева? Замглавреда «Октября» Пётр Строков. Он с гордостью заявил: «К утверждению той или иной литературы, о которой шла речь, „Октябрь“ руку не приложил» (там же. Л. 23). Нашёл чем хвастаться! При этом Строков отлично знал, что в это же самое время «Октябрь» собирался печатать новую вещь проклинавшегося всеми на данном мероприятии Бондарева. Что всё это означало? Влиятельные охранители до последнего пытались поставить перед Бондаревым шлагбаум в своих журналах.

«Родственники» Бондарева впервые были напечатаны лишь в 1969 году в августовском номере. И на них самыми первыми накинулись не либералы, а охранители. Новый редактор журнала «Москва» Михаил Алексеев тут же заказал работавшей у него Диане Тевекелян разгромную рецензию. И та не подвела шефа: она обвинила Бондарева в «искусственной обеднённости картины, в ходульности и безжизненной схематичности» («Москва». 1970. № 1).

А справедливы ли были эти нападки? Не сводил ли Алексеев руками Тевекелян старые счёты с Бондаревым, а заодно и с Кочетовым? Напомню: Алексеев в середине 1950-х годов работал у Кочетова в «Литературной газете» и возглавлял там раздел русской литературы, и в этом разделе постоянно наскакивали на первые военные вещи Бондарева и его тогдашнего друга Бакланова, а сам Алексеев тогда весьма яростно защищал отъявленных ортодоксов. А весной 1959 года Алексеева из газеты вышибли, и на его место пришёл Бондарев, который не стеснялся во всех коридорах поругивать предшественника и даже издеваться над его беспомощными повестями. Алексеев, конечно, не пропал – он вскоре очень хорошо устроился под крылышком Анатолия Софронова в «Огоньке». Но писать лучше не стал, о чем Бондарев не раз прямо говорил в своём кругу.

Ещё Алексеева не устраивали тогдашние взгляды Бондарева. Он считал его либералом, а сочувствия к либералам у него никогда не было. Впоследствии на политическом и литературном полях многое изменилось, Алексеев и Бондарев вынужденно стали союзниками, но это не означало, что Бондарев признал в Алексееве большого художника. Сблизившийся в «нулевые» годы с Бондаревым Александр Арцибашев, в разные годы работавший и в журнале «Москва», и в аппарате ЦК КПСС, как-то передал писателю бурчание своего бывшего шефа: мол, он столько раз печатно восхвалял Бондарева, а ответных благодарностей так и не дождался. Бондарев на это деликатно заметил: «С Алексеевым мы в общем-то были в хороших отношениях, но, действительно, разные интересы. Сближает родство душ. Увы, этого не было» (Наш современник. 2009. № 3).

Выход номера журнала «Октябрь» с «Родственниками» совпал с обострением литературной борьбы. Охранители не стерпели очередной выпад «новомирцев» в свой адрес и дали своим оппонентам отпор на страницах «Огонька». Началась ожесточённая публичная перепалка. А Кремль очень не любил, когда внутренние дрязги переходили в публичную плоскость. Но как можно было унять дерущихся? Власть пригрозила скандалистам увольнениями, пошли слухи даже о возможном снятии Твардовского. Либералы, когда услышали об этом, бросились на защиту своего кумира.

Спустя много лет Григорий Бакланов, когда-то очень друживший с Бондаревым, рассказал: «В „Огоньке“ напечатано было омерзительное письмо деревенщиков против Твардовского. И началась травля. Ю. Трифонов пришёл ко мне с письмом в защиту. Пошёл он и к Бондареву (а все они, Трифонов, Бондарев и Бакланов жили в одном и том же дачном посёлке на Пахре. – В. О.). Тот жался-мялся и вот что вписал как непременное условие» (РГАЛИ. Ф. 3297. Оп. 1. Д. 80. Л. 31-а).

Что же вписал Бондарев? Бакланов сохранил листочек с уточнениями Бондарева. Читаем: «В то время, как советские писатели, будучи первыми помощниками партии, отвечают за новую коммунистическую мораль и несут ответственность не только перед нашими современниками, выступления „Огонька“ и вышеназванных газет, грубый развязный тон, напоминающий времена, ушедшие в прошлое, поношение имени советского поэта – вызывает по меньшей мере возмущение и протест».

Этот текст Бондарев написал собственноручно, ручкой с зелёной пастой. Однако Бакланов не стал вносить поправки Бондарева. «Конечно, – вспоминал он, – мы плюнули и отнесли своё письмо в „Литературку“, которое напечатано не было».

Кстати, слухи о письме в защиту Твардовского вскоре дошли и до «новомирцев». Более того, им показали копию обращения писателей в инстанции. «В копии, – отметил в своём дневнике многолетний зам Твардовского – Алексей Кондратович, – нет подписей, и надо будет узнать у А.Т. или у того же Гриши Бакланова, кто подписал: кажется, Нагибин, Антокольский, Бондарев – после больших колебаний, и это тоже понятно: только что появилась повесть Бондарева в „Октябре“» (Кондратович А. Новомирский дневник. М., 2011. С. 769).

Сегодня историю с письмом группы писателей в защиту Твардовского можно трактовать по-разному. Кто-то может упрекнуть Бондарева: почему он не так смело себя повёл? Но надо ли? Вернёмся к реалиям 1969 года. Неужели кто-то верит, что сделанные Бондаревым оговорки при подписании письма могли бы его в случае чего спасти? Писатель сделал главное: публично вступился за оказавшегося в опале Твардовского. И этот факт не ускользнул от внимания бдительных партаппаратчиков. Это Бондареву могло стоить дальнейшей карьеры.

К слову: думается, что какую-то взбучку писатель за свою подпись всё же получил, но не на собраниях, а скорее всего, за закрытыми дверями и, видимо, на уровне завсектором литературы отдела культуры ЦК КПСС Альберта Беляева. И выводы он для себя, похоже, сделал – стал более осмотрительным. И когда в начале 1970 года Твардовского всё-таки выдавили из «Нового мира», он уже никакие протестные письма не подписывал, в отличие даже от Елизара Мальцева.

Тут следует добавить, что Бондарев, конечно же, никогда не забывал, как Твардовский его в разные годы поругивал. Оба писателя уже давно были друг другу по многим позициям чужды. Другое дело, что Твардовский никогда и нигде об этом не говорил. А почему? По одной простой причине: Бондарев его никогда сильно не интересовал. Он не входил в его круг. Это вообще был не него уровень. А Бондарева это очень