Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко

интересы революции и народа и перековалась в ревизионистов, задумала всё отыграть назад, за что и поплатилась. Кочетову такая необычная для того времени трактовка показалась весьма любопытной. Именно поэтому он распорядился готовить «Родственников» к печати, а отнюдь не потому, что собрался переходить на антисталинские позиции.

Если угодно, в 1966 году сталинист Кочетов нашёл много общего у антисталиниста Бондарева. Две противоположности стали сближаться.

Но в самый неподходящий момент неожиданно вмешалась цензура. «Говорят, – записал 11 января 1967 года в свой дневник сотрудник „Нового мира“ Лев Левицкий, – цензура высадила из готовящихся номеров „Москвы“ и „Октября“ романы Бондарева и Елизара Мальцева».

Но за Мальцева сразу заступился Поповкин. Главред «Москвы» всё быстро уладил. Правда, Мальцеву пришлось ради напечатания своей вещи кое-чем всё-таки пожертвовать. Но ему важнее было не сохранить в своём тексте каждую запятую, а опубликоваться.

С Бондаревым всё оказалось сложнее. Его сближение с Кочетовым совпало с обострением в журнале «Октябрь» внутриредакционных отношений. «Поговаривают, – писал в своём дневнике Левицкий, – что в редакции „Октября“ раскол. Панфёровцы (Бубеннов, Бабаевский и кто-то ещё из этой компашки) восстали на Кочетова и на тех, кого он привёл с собой. Кто-то радуется этому. Разброд во вражеском стане».

При этом сам Бондарев для многих продолжил ассоциироваться с писателями «новомирского», а не кочетовского направления. Подтверждение тому можно найти хотя бы в текстах убеждённого либерала Вениамина Каверина. Готовясь весной 1967 года к очередному съезду писателей, он составил целый список сторонников самой сильной, по его мнению, линии в современной литературе. И кого он в него включил? Александра Солженицына, Виталия Сёмина, Юрия Домбровского, Георгия Владимова, Сергея Залыгина, Александра Бека, Ирину Грекову и Юрия Бондарева. Каверин всех их считал по духу убеждёнными «новомирцами», хотя Бондарев из этого выстроенного Кавериным ряда уже сильно выбивался. Он ведь неслучайно сразу после писательского съезда зачастил в редакцию «Октября». И не только потому, что ему негде стало печататься – его всё больше привлекала и увлекала борьба Кочетова с ревизионизмом.

Судя по всему, бодания Кочетова с цензурой вокруг «Родственников» шли весь 1967 год. Первоначально, надо полагать, все инстанции были против публикации бондаревской повести в любом виде. Но, видимо, потом была достигнута договорённость о возможных уступках после празднования 50-летия Советской власти.

Лёд тронулся, надо полагать, весной 1968 года. Из чего я исхожу? Дело в том, что 28 марта того года Бондарев подал заявку в издательство «Молодая гвардия» на выпуск сборника своих статей по вопросам литературы. И что решили издатели? Спустя пару месяцев завредакцией прозы Зоя Яхонтова доложила главреду Валентину Осипову: «Разговор с автором ‹состоялся› по телефоу 14.V.68 г. Данное предложение отвергуто, предложено дать новую повесть с переизданием какой-либо вещи. Ю. В. Бондарев обещал вернуться к вопросу о новой повести после опубликования её в журнале „Октябрь“» (РГАСПИ. Ф. М-42. Оп. 2. Д. 402а. Л. 24).

Смотрите: писатель сам весной 1968 года назвал место предполагавшейся публикации его повести – журнал «Октябрь». Однако и в 1968 году «Родственники» в «Октябре» так и не появились. Почему? Разгадку я нашёл в ходе своей беседы с Бондаревым весной 2015 года (фрагмент из неё потом был напечатан в еженедельнике «Литературная Россия», правда, с некоторыми ошибками). Я тогда поинтересовался у писателя: «У какой Вашей книги самая сложная судьба?» И он ответил: «Я в середине 60-х годов написал роман о молодёжи. У меня уже к тому времени было имя. У всех на слуху были мои военные повести и „Тишина“. И один человек из ЦК мне сказал: потерпи хотя бы годика два. Почему? Что должно было за это время случиться, я не знал. Видимо, ожидался какой-то перелом».

Я пробовал уточнить у Бондарева: кто же был этим человеком? Даже сам его фамилию назвал – Игорь Черноуцан. Почему именно этого функционера? Просто к весне 2015 года я неплохо изучил кадровый состав аппарата ЦК и перебрал в памяти всех сотрудников, которые в той или иной степени занимались вопросами Союза писателей, литературных журналов и художественной литературы. Первым у меня всплыло имя инструктора отдела пропаганды ЦК Владимира Ерёменко, поскольку именно он с 1968 года курировал в секторе журналов «Новый мир» и «Октябрь». Но у него в аппарате ещё не имелось серьёзного веса. Другое дело – Черноуцан. Это был матёрый аппаратчик. Он отлично ориентировался не только в текущем литпроцессе, а знал все подводные течения в Союзе писателей и входил в кабинеты многих секретарей ЦК. Черноуцан, безусловно, обладал различной конфиденциальной информацией. Кстати, ходили слухи, что в аппарате ЦК его считали главным специалистом по сталинской теме. Кроме того, он ещё в 1950-е годы, сразу после смерти Сталина, по поручению Агитпропа работал с рукописями Михаила Шолохова и якобы выправлял в них некоторые куски, связанные с именем Сталина.

Однако Бондарев не подтвердил, но и не опровергнул мою догадку. И вообще ничего уточнять не стал. Почему?

Когда я перечитал «Родственников», то ещё больше убедился в верности своего предположения. Давайте говорить начистоту – антисталинский пафос в «Родственниках» присутствовал. Может, не так сильно, как в романах «Тишина» и «Двое», но присутствовал. Писатель и в «Родственниках» не отрицал, что Сталин – злодей, сломавший тысячи судеб. Однако когда Бондарев закончил эту вещь, положение в стране вновь кардинально изменилось. Вместо Никиты Хрущёва у власти встал Леонид Брежнев. Среди охранителей началось оживление. Большая часть старого литературного генералитета воспряла. У неё появились надежды на реабилитацию имени Сталина. Именно поэтому она воспротивилась публикации «Родственников» Бондарева, а не потому, что кто-то увидел в этой повести художественные просчёты.

Другое дело, что в правящей верхушке единой консолидированной точки зрения по сталинскому вопросу долго выработать не могли. Часть советского руководства стояла на том, что решения ХХ и ХХII съездов партии в отношении оценок Сталина должны были в полной мере сохранить свою силу. За это, в частности, выступал секретарь ЦК по пропаганде Пётр Демичев, который безжалостно продолжал вычищать все идеологические отделы ЦК от затаившихся сталинистов. И всё это, несомненно, хорошо было известно Черноуцану. Видимо, он не сомневался, что готовившийся ХХIV съезд КПСС должен серьёзно одёрнуть те группировки, которые из всех сил стремились возвратить сталинизм. Не поэтому ли он и намекнул Бондареву, что нужно немного подождать?

Я не исключаю, что планы Демичева и стоявших за ним людей по дальнейшему выкорчёвыванию из власти сталинистов были известны и некоторым охранителям. И чтобы не допустить такого, консерваторы попытались консолидироваться. Что только они не предпринимали, в том числе и на литературном фронте! Видные охранители задействовали в