Становление писательницы. Мифы и факты викторианского книжного рынка - Линда Петерсон

мудрости в пользу проницательного наблюдения готовит зрелые материнские стихи Мейнелл, которые открывают изданные в частном порядке «Другие стихи» (1896) и затем продолжаются в сборнике «Поздние стихи» (1901), официально опубликованном Джоном Лейном. Тон задает «Колыбельная в сумерках».

Ребенка еще не убаюкали.

Ночь, слишком юная нянька, нежна,

неуверенно держит дитя

У вздрагивающей груди.

Ребенок играет и не хочет спать.

Она же вздыхает по другим товарищам и играм.

В ее чуждых глазах видна

Любовь, но не материнская [86].

В этом стихотворении, традиционном по названию, но поразительно новаторском по сути, ночь выступает в роли кормилицы ребенка. Тем не менее эта кормилица, аналог матери, смотрит на ребенка «не по-матерински», сопротивляясь ожидаемой роли и «вздыхая» о других «товарищах» – возможно, любовниках, на что намекает «не материнская любовь». Еще одно стихотворение в «Других стихах», «Современная мать», открыто пересматривает викторианскую концепцию материнства, сравнивая ее с «преисполненным сыновней страстью» поцелуем ребенка, и размышляет об ожиданиях женщин относительно материнства.

Неожиданно, непреднамеренно!

Немного нежности, подумала эта мать,

Высшая награда,

Которой она искала. Хоть и довольна

Тем, что принесли ей девять лет любви.

Нет, даже меньшим.

Эта мать, дающая жизнь, смерть, мир, страдание,

Желала – ах! Не так

Благодарности, как прощения.

Наблюдая эту сцену сыновней любви, Мейнелл регистрирует сложную реакцию матери: ее ограниченные ожидания, ее благодарность за спонтанный акт любви ребенка, ее осознание того, что она «купила» этот поцелуй собственной «девятилетней любовью», и отсюда признание того, что надлежащим ответом было бы «прощение», а не «благодарность». Как замечает Лейтон: «Другие чувства, другие порывы „сердца“ усложняют любовь, которая должна быть главной и всеохватывающей»[87]. В этом стихотворении, как и во всех стихотворениях цикла, нет ничего от восторженного воспевания «любви супружеских душ» или «любви сыновней», свойственного Элизабет Барретт Браунинг, нет ощущения, что поэтесса находится в «полнокровном, вздымающемся, с налитой грудью Возрасте», нет ни единого намека на то, что Мейнелл критически называет «позитивной моралью» своей поэтической предшественницы[88].

В «Других стихах» Мейнелл даже бросает вызов глубоко укоренившимся в культуре представлениям о важности материнства. Цитируя римский указ – «Когда Октавиан Август издал указ против неженатых граждан Рима, он объявил их, в некотором роде, убийцами народа», – она возражает ему в «Родительстве»: «Ах, нет, не эти!» Это стихотворение, наиболее откровенно политическое из ее поэзии 1890‑х, намекает, что женщины мирятся с войной, насилием и смертью, рожая детей и отдавая их для реализации патриархальных амбиций.

Но те, кто убивает,

Отцы. Их армии. Их смерть,

Смерть невинных и отчаянных,

Смерть ярких и обычных.

Когда она приходит, она не знает отказа.

И она тоже убивает – эта вынашивающая

                                                и вынашивающая [89].

Отцы могут формировать армии, наносить смертельные удары, выносить смертельные «приговоры», которые «не знают отказа», но, становясь матерями, женщины становятся соучастницами. Они «убивают», рожая детей, и, таким образом, должны вдвойне выносить – как настаивает повторение в последней строке – боль родов и боль горя.

Материнские стихи Мейнелл, выросшие из ее острой журналистики и нетрадиционных детских эссе, по праву завоевали признание современных ученых и критиков. Эти стихи составляют основу возвращения Мейнелл в качестве выдающейся поэтессы конца XIX века и предшественницы современного феминизма. В своем фундаментальном исследовании Лейтон заключает:

«Отстраненный» взгляд темпераментного бесстрастия [Мейнелл] на предмет, который слишком часто пронизан обычной страстью, приводит к стихам, которые внешне простым языком выражают уникальное чувство предчувствия и опасений, связанных с самой концепцией дарования жизни[90].

Тем не менее, несмотря на то что я согласна с этой точкой зрения, в заключительной части этой главы я хочу поближе рассмотреть тот эффект, который эссе Мейнелл о детстве и ее стихи о материнстве оказали на ее более позднюю репутацию английской писательницы, – эффект не во всем положительный. Далее последуют размышления об участии Мейнелл в пересмотре ее публичного мифа об авторстве после 1895 года, то есть после публикации «Детей» и «Других стихов».

Другая Элис Мейнелл (снова)

В период с 1875 по 1895 год Мейнелл, начинавшая в качестве сапфической поэтессы, стала журналисткой и критиком высшего уровня в Scots Observer и Pall Mall Gazette и заработала статус «исключительной» английской писательницы (по оценке Патмора и Мередита), «новой сибиллы стиля» (по словам Оскара Уайльда)[91]. В эти годы она писала новаторские и ревизионистские (с точки зрения ее современников) эссе и стихи о детстве, материнстве и социальных ролях женщины. Тем не менее, как ни парадоксально, именно эти работы превратили ее в поздневикторианского «ангела в доме» и способствовали тенденции рассматривать ее творчество как викторианское по тематике, лишая тем самым Мейнелл статуса «классического» автора, который она, казалось бы, уже заслужила.

Мы можем проследить это преображение по рецензиям на «Детей» и активному использованию влиятельного мнения Мередита в National Review для продвижения этого тома. Рецензия в Pall Mall Gazette, как я отмечала выше, хвалила юмор «Детей», но затем умаляла значение Мейнелл: «Ее книга – это волшебная страна, где действительно есть место для отдыха». В Fortnightly Review Джеймс Салли, профессор в области философии сознания из Университетского колледжа Лондона и автор научного трактата «Исследования детства» (1895), еще больше умалил работу Мейнелл: «К приятной теме она приложила свои приятнейшие манеры… Ее авторитет в теме доказан, она знает, как с материнской симпатией раскрывать тайны детей», – эти слова, написанные как похвала, больше походят на поощрение дилетантки-любительницы, а не зрелой писательницы, не подразумевавшей при этом в своих эссе никакого особенного «материнского авторитета». Тем не менее, и, возможно, с одобрения Мейнелл, Джон Лейн цитировал подобные отзывы в рекламе «Детей» и размещал их при переиздании[92].

Еще более озадачивает, что Лейн использовал для рекламы «Детей» отрывки рецензий Мередита 1896 года на другие книги Мейнелл – «Ритм жизни» и «Цвет жизни». В последнем абзаце Мередит применяет к прозе Мейнелл понятие «исключительность» – ключевое слово Арнольда: «Таким образом, сила, которой она обладает, и очарование, с которым она ее использует, должны быть классифицированы как „исключительность“ – качество, которое Мэтью Арнольд с волнением искал на земных равнинах». Мередит представляет, что Арнольд в своей загробной жизни «замечает такие эссе, как „Точка чести“ (об импрессионизме), „Место биографии“ (о провалах и несоответствиях в современной биографии), „Симметрия