Жизнь и война генерала Василия Рязанова. Книга 3 - Василий Васильевич Рязанов

отыскивали возможность и приезжали в разрушенный город, ступали по его земле, попирая камни, помнившие триумфы Гитлера. Поэтому Татьяна обрадовалась, схватила вещмешок и уже собиралась проскочить мимо меня на выход, но я была начеку: – Стой, Танька, ты же сейчас должна меня сменить! – Ну, видишь, меня же посылают. Потом за тебя отдежурю. – Нет, ты оставайся, а я поеду.

Так мы спорили некоторое время, пока не зашел Ерошенко и, сразу оценив обстановку, сказал: – Вот что, раз вы не можете договориться, сидите здесь, пошлю других. Мы стали упрашивать его послать нас. Но Ерошенко сказал, что пошлет в следующий раз. Так мы и остались, а “виллис” был разбит фаустпатроном.

Глава 10. На берлинских рубежах.

Армия Венка должна была деблокировать Берлин, что могло затянуть войну. Немецкая армия чрезвычайно дисциплинирована. Немцы вообще очень дисциплинированный народ. И если отдан приказ прорвать оборону, то войска методически, не считаясь с сопротивлением противника и своими потерями, будут продолжать атаковать. Так действовала и 12-я немецкая армия.

Очень важными в такой обстановке были удары наших штурмовиков. Кроме того, что они наносили большие потери неприятелю именно в тех местах, где тот собирал мощные группировки для прорыва, и часто оказывались решающим фактором в отражении вражеской атаки, их действия деморализовывали противника, нарушали управление войсками и постоянно держали в напряжении всех, начиная от рядового и заканчивая командармом.

Мы часто переезжали с места на место. Помощь штурмовиков была нужна повсюду. Противник атаковал крупными силами, а боевые порядки были растянуты. Мощные удары с воздуха существенно помогали нашим наземным войскам. В одном месте я наблюдала, как наступали пять немецких танков. Против них всего две тридцатьчетверки. Вот-вот сомнут. Одна уже горит. Но вызваны штурмовики. Стремительно несутся грозные боевые машины. Один заход. Взрывы, дым, гарь. Остановились танки с крестами. Два из них горят. Второй заход. Бьют пушки самолетов, сыплются ПТАБы. Налетела еще группа наших самолетов. Утюжат фашистов так, что только куски железа разлетаются в разные стороны. Они мечутся в беспорядке, пытаясь укрыться от губительного огня. Повернули назад. Но и по отходящим в суматохе врагам бьют наши летчики, не дают им опомниться, сосредоточиться, собраться для новой атаки.

Наши передвижения с места на место, переезды, были нелегкими. Столько везде мин понатыкано, каждую минуту рискуешь взорваться или столкнуться с противником, которого можно было встретить в самом неожиданном месте. Наши громоздкие фургоны были неповоротливыми и тяжело блуждали между развалин какого-то населенного пункта или на тех участках, где могли быть мины.

Резкий контраст с искореженной техникой вокруг, взорванными мостами, разбитыми дорогами, составляла пробуждающаяся природа, первая зазеленевшая трава, начинающие распускаться листья деревьев. Все в конце войны находились, наверное, в приподнятом и несколько возбужденном состоянии. Мы были счастливы, что дошли до Берлина. Местное население при нашем появлении пряталось, но мы не обращали на них внимания, – лишь бы не мешали. Спали урывками, сидя. Когда работает Татьяна, я дремлю, и наоборот. Питались сухим пайком, не разогревая его. Некогда было думать ни о сне, ни о пище. Рядом был Берлин – цель стольких дорог войны, стольких бессонных ночей, что ради него можно было не поспать еще немного.

Бои в районе Беелитца, где гитлеровцы наносили основной удар, были ожесточенными. Нам тяжело было спокойно работать даже короткое время. Нас непрерывно засекали, видимо, специальные пеленгаторные радиосужбы противника. Разворачиваем, например, радиостанцию на окраине Беелитца и начинаем работать. Почти сразу начинается ураганный обстрел, хотя кроме нас никаких других войск в этом месте нет. Значит, запеленговали. Приходится отбегать в сторону, залегать и пережидать огонь. Танкисты предупредили нас, чтобы мы были внимательны, постоянно осматривались по сторонам. – Немцы в любую минуту могут прорваться. Как только заметите немцев, немедленно сворачивайте радиостанцию, и – вперед, – сказали они.

Когда огонь немного утихает, поднимаем головы, осматриваемся, не видно ли немцев. Вроде все спокойно. И стрелять перестали. Только включаем передатчик – та же история. Шквальный огонь. Снаряды, мины рвутся – головы не поднять. Никаких условий для работы. Пришлось сворачиваться и переезжать, хотя место было удобное.

На новом месте мы залезли на чердак полуразрушенного дома на окраине Беелитца. Обзор прекрасный. Тогда мы работали с микрофоном, наводили самолеты на цели, и сверху было великолепно видно, как штурмовики, выстроившись в круг, ныряют один за другим к земле. Грохот взрывов, рев моторов. В том районе, который обрабатывают летчики, творится что-то страшное. Кажется, ничего не может уцелеть в таком аду.

Но нас снова засекли, хотя Коля Кобылин, радист еще с “гражданки”, настоящий ас своего дела, снайпер эфира, учивший нас с Татьяной своему искусству сразу после окончания нами радиошколы, во время формирования корпуса в Тушино, что-то подкрутил в передатчике и сказал, что так мощность будет поменьше и нас будет труднее запеленговать.

Антенну Коля тоже поставил как-то иначе, не так, как обычно, а нас предупредил, чтобы мы работали быстро, как только возможно. Но с микрофоном нельзя повышать скорость передачи без искажения смысла передаваемого. Это с ключом еще возможно, да и то вероятность ошибки намного возрастает при увеличении скорости передачи.

Мы протянули на чердак длинный шнур. Николай Ерошенко давал целеуказания. Чердак оказался прекрасным наблюдательным пунктом, и работа закипела. Мы слушали летчиков, говорили Ерошенко, кто на подходе, подкручивали ручки, подстраивая волну. Ерошенко увлеченно командует: – Высота прямо по курсу. Бей, бей! Но тут ударили по нам. Запеленговали точно, несмотря ни на пониженную антенну, ни на убавленную мощность, ни на прочие Колины ухищрения. Немецкие пеленгаторы, видимо, были не дальше наших самолетов, так что все наши старания были напрасными.

Снова по нам начали колотить почти из всех видов стрелкового оружия. Дом, кажется, разваливается на части. Все кубарем покатились с чердака, а я запуталась в проводах, раскинутых по полу. Суетишься, и чем быстрее стараешься выпутаться, тем больше запутываешься. Вокруг взрывы, лопаются, рушатся стенки и перекрытия. Пытаюсь сосредоточиться, дергаю за шнур, ищу его конец. Вот уже дошла до микрофона, сейчас можно будет развязать узел, но тут как рванет рядом. Балка с крыши упала, задев плечо. Пару сантиметров левее – и прихлопнула бы. Микрофон вылетел, снова тяну за шнур, щупаю, уже оглохшая, почти ничего не соображая. Ничего не видно из-за пыли и дыма. Снова взрыв. Меня приподняло и перебросило в другой конец чердака. Уже непонятно: жива ли, цело ли все.

Спас меня кто-то из наших. Заметили, что меня нет. Вернулись наверх, отыскали среди пыли, дыма и грохота, вытащили из силка проводов. Кто-то на