Интеллектуалы древней Руси. Зарождение соблазна русского мессианизма - Игорь Николаевич Данилевский

только сближало московский чин с византийским обрядом, но и придавало «рабоцарю» (как назвал Бориса Годунова дьяк Иван Тимофеев[134], подчеркивая его недостаточно высокое происхождение) дополнительную легитимность. Как отметил А. Л. Баталов, «возведение на престол избранного, венчанного, но не „прирожденного“ государя послужило дальнейшему развитию учения о царской власти, кристаллизации представлений предшествующих эпох не только о ее богоустановленности, о царской харизме, но и о мессианской роли Московского царства. Модель царства, выстраиваемая с начала XVI в., получила на этом этапе свое окончательное завершение. Поэтому первые годы правления Годунова были осуществлением программы воплощения этой модели в московской реальности».

В Пискаревском летописце (начало XVII века) довольно подробно рассказывается о том, как все происходило. Для начала было перестроено Лобное место: каменное сооружение заменило прежнюю кирпичную постройку: «Того же году [7107 (1599)] сделано Лобное место каменное, резанное, двери — решетки железные». Но главным стало сооружение в Кремле храма «Святая Святых»: «Того же году царь и великий князь Борис Федорович замыслил сделать „Святая Святых“ в Большом городе Кремле на площади за Иваном Великим. И камень и известь, и сваи — все было готово, и образец был деревянный сделан по подлиннику, как составляется „Святая Святых“; и вскоре его смерть застигла». На следующий год «царь и великий князь Борис Федорович замыслил великое — неизреченную, богатую душевную глубину: Господень Гроб злат, кован весь, и ангелы великие отлиты по письменному: „Единого у главы, а единого у ног“ [Ин 20: 12][135], и евангелие злато, и сосуды златы, и крест злат, и всю службу церковную, что окружает, с камением дорогим и с жемчугом — им же несть числа цены».

Что представлял собой московский Гроб Господень, неясно: источники дают противоречивые сведения — и это несмотря на то что он был неоднократно описан современниками. Так, в отличие от свидетельства «Пискаревского летописца», некоторые авторы называли это сооружение «плащаницей»: «царь устроил плащаницу с изображениями Господа Иисуса Христа с Божьей матерью, двенадцатью апостолами, Иосифом и Никодимом из чистого кованного золота, тонкой работы». Скорее всего, здесь речь идет лишь о крышке или верхней плите Гроба Господня. Однако точно установить это невозможно, поскольку храм был разграблен и уничтожен при Лжедмитрии I. Как сообщал в своей «Прощальной грамоте» патриарх Иов (1607), «множество народа царствующего града Москвы вошли во святую соборную и апостольскую церковь с оружием и дрекольем, во время святого и божественного пения, не дав совершить божественной литургии, и вошли во святой алтарь, и меня Иова Патриарха из алтаря взяли, и во церкви и по площади таская, позоря многими позорами, и в царских палатах подобие Христова тела и Пречистой Богородицы и Архангелов, которое уготовано было на Господню плащаницу под златые чеканные образы, и то вражьей ненавистью раздробили и, на копья и на рогатины поднимая, по граду и по торжищу носили, позоря, забыв страх Божий».

«Для Руси XVI в. понятие „Святая Святых“, — подчеркивает А. Л. Баталов, — связывалось одновременно с двумя иерусалимскими храмами, имевшими для христиан вселенское значение: со святилищем не существовавшего тогда ветхозаветного храма царя Соломона и с храмом Гроба Господня. Ряд источников, называющих годуновский собор „Святая Святых“, сравнивают его замысел с постройкой царя Соломона. Другие ограничиваются констатацией, не объясняя даже метафорически, что означает название „Святая Святых“. Все эти известия говорят о „иерусалимской“ направленности замысла, о статусе нового кремлевского собора, выраженном в его наименовании „Святая Святых“, но не сообщают о посвящении его престола. Только один современник — Авраамий Палицын[136] указывает на конкретный образец и на праздник, во имя которого собор должны были освятить: „Царь убо Борис мысля храм нов воздвигнути во имя Воскресения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и по образцу сделанного сметив…“» Тщательный анализ источников позволил А. Л. Баталову сделать достаточно обоснованный вывод: «собор в Кремле должны были строить по образцу иерусалимского храма Воскресения, то есть храма Гроба Господня. Название его — „Святая Святых“ соответствует представлениям об иерусалимском храме Гроба Господня как о „Святая Святых“ Нового Завета, преобразующей и обновляющей ветхозаветный храм». При этом исследователь подчеркнул идейную связь между строительством храма Воскресения в Кремле и Лобным местом: «Возведение Лобного места можно рассматривать как сознательное „перенесение“ в Москву иерусалимского топонима — названия одного из Святых мест, над которым Константином Великим была поставлена церковь, входившая ко времени Годунова в комплекс собора Воскресения в Иерусалиме» (хотя в московском варианте, как мы знаем, Лобное место было вынесено за пределы храма Гроба Господня).

«Симфония» («созвучие») светской и духовной властей (а заодно и в синонимичных, казалось бы, представлениях о Третьем Риме и Новом Иерусалиме) была нарушена в середине XVII века в ходе конфликта, разгоревшегося между царем Алексеем Михайловичем (1629–1676) и патриархом Никоном (1652–1666). Патриарх считал: «там, где Церковь под мирскую власть сойдет, нет Церкви, но дом человеческий и вертеп разбойников». В связи с этим, как отметил крупный специалист по истории России XVII века Игорь Львович Андреев, «Никон перетолковывал теорию о Третьем Риме, и в этом его оппоненты видели непозволительные для патриарха посягательства на прерогативы „благочестивого государя“». В идее Третьего Рима Никон подчеркивал духовное; истинное благочестие связывалось им с Московской церковью, ведущей свою паству к спасению. Он делал акцент не на имперскую идею, исподволь присутствовавшую в идеологии Третьего Рима, а на Новый Иерусалим. Русская земля — Новый Иерусалим — горний мир, достигаемый неусыпными трудами и молитвами священства. И этот Новый Иерусалим выносился им за стены царствующего града, из-под царской опеки — под опеку церкви, или, точнее, под его собственную опеку».

Дело в том, что в 1656 году, когда конфликт с Алексеем Михайловичем приобрел уже вполне ощутимые очертания, патриарх учредил Воскресенский монастырь, в котором воссоздал святые места Палестины. Под Москвой начинается грандиозное строительство. Река Истра была переименована в Иордан, холм, на котором был заложен монастырь, назвали Сионом, холм к востоку от него — Елеонским, а холм на севере — Фавором. Центральный деревянный Воскресенский храм был построен во образ иерусалимского храма Гроба Господня в Иерусалиме. У стен монастыря был разбит Гефсиманский сад. Даже само место для монастыря, судя по всему, было выбрано не случайно: оно находится практически на том же меридиане, что и «ветхий» Иерусалим; отклонение составляет чуть больше одного градуса (на широте Москвы это меньше 70 км) — точность для XVII века почти невероятная. Неподалеку был основан женский монастырь, названный Вифанией.

Освящение Воскресенского собора состоялось 18 октября 1657 года. Присутствовавший на нем царь Алексей Михайлович, пораженный видом, открывавшимся с Елеонского холма, назвал монастырь Новым Иерусалимом. Это дало дополнительный импульс для развития монастырских построек: на месте деревянного храма было решено построить каменный собор, «образом, мерою и добротою» подобный иерусалимскому храму