Интеллектуалы древней Руси. Зарождение соблазна русского мессианизма - Игорь Николаевич Данилевский

Прежде всего, Град Божий, явленный Иезекиилю, считался и считается прообразом Третьего Храма Иерусалимского, который, по преданию, будет построен либо самим царем-помазанником (что станет свидетельством, что он — Мессия), либо просто непосредственно перед приходом Мессии. Об этом, в частности, писал Маймонид[130], некоторые сочинения которого были пересказаны (или переведены) на Руси еще в конце XV века. Правда, согласно христианской традиции, в Третьем Храме должен был воцариться лжемессия, антихрист. В любом случае это должно было служить одним из важнейших признаков скорого второго пришествия Спасителя.

Строительство Опричного дворца царем-помазанником (венчание на царство Ивана Грозного произошло 16 января 1547 года) вполне могло рассматриваться в свете подобных представлений.

Особого внимания заслуживают размеры Опричного дворца, указанные Штаденом: стены дворца, как он пишет, протянулись «приблизительно на 130 саженей в длину и на столько же в ширину». Это упоминание, на первый взгляд, расходится с указанием размеров стен Храма, которое дает Иезекииль: по 500 локтей в длину и в ширину. Однако такое расхождение — лишь видимость. Ответ кроется в одной незаметной детали. В библейском тексте, бытовавшем во времена Ивана Грозного, размеры Храма приводились в локтях, а Штаден давал приблизительные размеры стен Опричного дворца в саженях. Какие бы древнерусские сажени ни имелись в данном случае в виду (а их было не менее 10), любая из них содержала по 4 локтя. Соответственно, 500 локтей приблизительно равнялись 130 саженям (500 : 4 = 125). Так что размеры Дворца, построенного по приказанию Ивана Грозного, практически точно соответствовали представлениям читателя XVI века о размерах Храма, описываемого Иезекиилем.

Теперь обратимся к дате введения опричнины. Момент для этого был выбран вполне определенный и, скорее всего, не случайно. По широко распространенным в первой половине XVI века представлениям, очередной — и, как считали, последней — потенциальной датой конца света должен был стать 7077 (1569) год. Однако ей, согласно христианской доктрине, должно было предшествовать «малое время», на которое устанавливается владычество антихриста: три с половиной года. Исходя из этого, дата введения опричнины также представляется вполне логичной и понятной: она учреждается именно за те самые три с половиной года, которые оставались до ожидаемого конца человеческой истории.

Не менее любопытным представляется и то, что незадолго до начала опричных мероприятий, в 1549 или в 1550 году, в Москве появилось довольно странное сооружение: на Пожаре (Красной площади) возвели Лобное место. Назначение его неясно. Широко распространено мнение, что это было место казней, где рубили (или «складывали») «лбы» (головы), отчего оно якобы и называлось Лобным. Обращали также внимание на то, что во многих актах Лобное место называется «Царским», что позволяло предполагать, будто там устанавливали некое «царское место», с которого государь объявлял свою волю.

Однако в предполагаемом нами контексте это сооружение приобретает иной смысл, который подтверждается источниками. В «Русском хронографе» 1512 года читаем: «Голгофа есть место, где распят был Господь: камень круглый высокий, который называется Голгофа, поскольку под ним, под распятием, находится голова Адама, оно называется Краниево место, то есть Лобное». Соответственно, это место — место распятия Христа — могло называться «Лобным», поскольку под ним был захоронен, согласно преданию, Адам, а также «Царским», так как оно связано с Царем Славы. Получает объяснение и форма московского Лобного места: «камень кругом высок».

Не исключено, что расположение Лобного места, как и Опричного дворца[131], было неслучайным: оба они находились практически в устье реки Неглинной (Лобное место — на берегу рва, заполненного ее водами), которая вполне могла ассоциироваться с «потоком», рекой жизни Тысячелетнего царства, упоминаемой Иезекиилем: «из-под порога храма[132] течет вода на восток, ибо храм стоял лицом на восток, и вода текла из-под правого бока храма, по южную сторону жертвенника. И вывел меня северными воротами, и внешним путем обвел меня к внешним воротам, путем, обращенным к востоку; и вот, вода течет по правую сторону» (Иез 47: 1–2). Такая ассоциация могла усиливаться тем, что река Неглинная действительно омывала Опричный дворец с юга, по правую руку, если стоять лицом на восток, «ниже» того самого «непокровенного храма», который упоминается у Штадена («церковь… вне ограды перед двором на востоке… три года… стояла непокрытой»). К тому же у пророка Захарии сказано, что вода, вытекающая из Иерусалима, «разделится»: «живые воды потекут из Иерусалима, половина их к морю восточному и половина их к морю западному» (Зах 14: 8). А как раз у Опричного дворца воды Неглинной делились на две части: одна из них поступала в ров, отделявший Кремль от Пожара (Красной площади), в то время как основное русло впадало в Москву-реку у Боровицкой башни Кремля.

Примерно в это же время на подъезде к Москве появляется еще один «иерусалимский» топоним: Поклонная гора, которая впервые упоминается в так называемой «Хронике Быховца», написанной в XVI веке. Связь этого топонима с иерусалимской Поклонной горой не вызывает сомнения.

Итак, судя по всему, в преддверии грядущего конца света Москва отстраивалась как столица последнего царства, во главе которого стоял царь-помазанник.

В пророчестве Иезекииля оговаривалось также имущественное обеспечение князя, который возглавит будущее теократическое общество: его земельный надел (западные земли) охватывал священный надел Господень и отделялся от земли неосвященной (восточные земли). В этом, видимо, и состоял смысл деления Московского царства и самой Москвы на опричные и земские территории. Причем надел князя мог делиться только между его сыновьями, в то время как участки земли, подаренные кому-либо из «рабов», могли находиться в их пользовании не более семи лет (Иез 46: 16–18), что давало сакральную основу удельно-вотчинной системе, сформировавшейся к тому времени на Руси.

Обращение к Иезекиилю объясняет и оправдывает также присутствие иностранцев в опричном войске: «И разделите ее [землю] по жребию в наследие себе и иноземцам, живущим у вас, которые родили у вас детей; и они среди сынов Израилевых должны считаться наравне с природными жителями, и они с вами войдут в долю среди колен Израилевых. В котором колене живет иноземец, в том и дайте ему наследие его, говорит Господь Бог» (Иез 47: 22–23).

Теперь можно обратиться к личности самого правителя — как она описывается в современных ему источниках.

О том, что Иван IV, пребывавший теперь в Новом Иерусалиме — Москве, считался (и, судя по всему, считал себя сам) едва ли не Спасителем, свидетельствует косвенная характеристика великого князя в летописном рассказе о поводе для развода Василия III и Соломонии Сабуровой. Это сообщение появилось во второй редакции 1547 года Псковской первой летописи:

Того же лета [7031 (1523)] поехал князь великий, царь всея Русии, в объезд; шествовал он на позлащенной колеснице и