Обычная дорога российская - Александра Филипповна Колесникова

Из-за полей лес приближается. Темный и таинственный. Назывался лес Раменским. Машурка и с ним здоровается:　

— Здравствуй, Рамень!　

Вася посмеивается:　

— Нешто он тебя слышит?　

— Слышит. Я же его слышу.　

Лес тихонько шумел. Въехали в зеленый сумрак. В нем всевозможные цветы выглядывают особенно ярко.　

— Машурка, цветов нарвешь?　

— Не. Я так посмотрю… А рвать… Им же больно. Пусть цветут.　

И снова весело брату и радостно, что такая забавная, добрая у него сестренка. Останавливает он Сынка. Говорит Машурке:　

— Пойди к родничку, напейся. Там ковшичек. Это я для тебя сделал.　

Меж замшелых камней маленький омут. В него падает чистая, как слеза, вода, а на сучке висит берестяной ковшик. И зубам уже холодно, и жалко оторваться от родниковой воды!　

И снова осторожно перекатываются колеса через корневища, что лезут поперек лесной дороги. А Вася показывает, рассказывает:　

— Раменский лес, если вдоль, далеко тянется. Мы поперек едем. Потом будет Ляпгузов лес, за ним — Латышского поселка, там мы и приехали. Вон дом за деревьями виден. Лесник живет…　

Тому дому Машурка «здравствуй» не кричала. Лесник обижал жену свою, Машуркину тетку.　

Расступился лес, и открылась широкая поляна. На краю ее избушка на столбиках (завалинка на лето раскидана) и вроде на куриных ножках избушка. Под ней плуг, борона. На стенах косы, топоры и для непонятной надобности старая, ржавая сабля. Под навесом сеялка. К стене прислонены грабли, вилы, лопаты. Мамино и бабушкино царство — дом. Здесь — папино царство. Вася оценивающе оглядывает поле.　

— И у нас озимые удались. И гречиха.　

— И сена заготовили впрок, добавляет отец. — Провиант доставил?　

— Есть провиант.　

В семье бывшего солдата военные словечки в ходу. Распрягают Сынка, разгружают телегу. Тетка, что кухарит на участке, возится с чугунками у летней печки. Машурка в меру силенок таскает в избушку поклажу. И счастливо ей, что помогает она взрослым. После полдника отец садится на бревнышко, раскрывает журнал.　

— Гляди-кось, Вася, какую сеялку придумали. «Ади-ал» называется. А вот молотилка. Изготовлена на заводе Рейс-сен-ца… Тьфу, прости господи, русскую иную фамилию не прочитаешь, а тут снова немец… Да. Не по карману нам.　

Отложив журнал, Георгий Иванович примерился к работе.　

— Вона на опушке два сухостойных. Их сегодня спилим, на дрова разваляем и пеньки выкорчуем. Такая нам будет диспозиция. А ты, Машурка, побегай. В доме-то небось ножонки застоялись, засиделись.　

Отец и Вася, забрав пилу, топоры и веревку, двинулись к лесу. Машурка — впереди и вприпрыжку. С разгону пробежала меж деревьев и на малой поляне увидела шалашик, в нем на низких колышках сплетенный из лыка лежак, подстилка из сена прикрыта дерюжкой. Славно оказалось поваляться на такой постели! Потом Машурка шустро все обшарила и нашла под лежаком сумку. В ней тетрадка в кожаной обложке, ручка с пером и чернилка. Читать Машурка не умела, но кто и как в доме пишет, видела. Поняла, не папины это угловатые буквы, а Васины — округлые.　

Вечером спросила брата:

— Это твой шалашик на маленькой полянке?　

— Ишь, пострел! Везде успел.　

На другой день Вася выбрал часок и сам провел сестренку в свой шалашик. Присели на лежак.　

— Вася, а в тетрадке у тебя что?　

— И это нашла? Вот я тебя…　

Но не мог Вася сердиться на сестренку. Достал тетрадку.　

— Я это надписал по названию полянки: «Поляна мечтаний».　

— Кто ее так назвал, Вася?　

— Я и назвал. А сюда написал… Ну… разное. И стихи любимые. Мне их наш учитель Александр Фотьич списать дал.　

— Прочитай, Вась.　

И Вася прочитал:　

…Назови мне такую обитель,　

Я такого угла не видал,　

Где бы сеятель твой и хранитель,　

Где бы русский мужик не стонал…　

Вася читал, а Машурка потихоньку глотала слезы. И страшно ей было слышать эти стихи, и боялась вздохом отвлечь брата от тетрадки.　

Когда Вася кончил читать, Машурка молчала долго. Потом несмело спросила:　

— Вася, но мы-то хорошо живем?　

— Мы — хорошо. Господа — еще лучше. А сколько людей живут совсем бедно!　

Машурка кивнула молча. Видела она на своей улице многие и многие несчастные семьи. По-прежнему вращали огромное колесо-барабан повзрослевшие дети веревочника. А сам он, уже старик, выбегал и выбегал через калитку к средине улицы. Под седыми лохмами глаза были, как у той собаки, что гнали раз по улице камнями соседские мальчишки.　

Филиппа Колесникова родители смогли послать в школу вместе с Васей. Но Вася в первый класс пошел восьми лет, а Филипп — двенадцати. Да. Очень трудная жизнь была вокруг Машурки.　

Вася попросил:　

— Ты, Машурка, никому не говори про мою тетрадку. Ладно?　

Школа

С нетерпением ждала конца лета Машурка: ее записали в школу. Поглядывала на полку, где лежали книжки и тетрадки. Трогать их было не велено, чтобы не замарать раньше срока.　

Наконец долгожданный день настал. Домашние переживали, волновались за Машурку не меньше, чем она за себя. Вася закончил школу с отличием. Оля училась тоже на все пятерки. А как Машурка будет учиться? Ведь она несообразительная, растеряшка:　

Бабушка всех урезонила:　

— Не хуже старших будет учиться. Не бестолковая у нас Машурка. Задумчивая она.　

Учительница Мария Конидьевна тоже была уверена в очередной Голиковой.　

— Светлые у вас головенки.　

Начала урок обещанием:　

— Сперва, дети, «аз да буки, а там и науки»!　

Она не только учила детей в школе. Водила их в лес, в поле, к Волге. Пристань была в четырех верстах от города. Пришли школяры к обрыву. Видят: идут, увязая в песке, мужики. Старые, бородатые и молодые, безбородые. Виснут грудью на лямках. От лямок — веревки к барже. Машурка запомнила стихи, что читал ей Вася. Стала читать потихоньку:　

Выдь на Волгу: чей стон раздается　

Над великою русской рекой?　

Этот стон у нас песней зовется —　

То бурла́ки идут бечевой!..　

Эти даже не пели. Шли молча и дышали с хрипом. Мария Конидьевна потрепала Машурку за волосы.　

— Хорошая ты девочка. Только вон при таких дяденьках не читай, — она показала на двух жандармов, что стояли у пристани. Сказала уверенно: — Будет когда-то в России много пароходов. Видите, как легко идет он?!　

А пароход был белый. Он торопко шлепал плицами. Горбились за ним быстрые волны, сверкали на солнце золотые буквы: «Меркурий».　

И на паровоз смотреть водила детей учительница. Если пароход был просто