Обычная дорога российская - Александра Филипповна Колесникова

— На плашку их складывай, не на ребро. Так плотнее будет. Без обману покупателя, честность дороже денег, дочка.

Потом стал раздражительно спешить с определением судеб детей своих. А какое было определение? Женить да замуж отдать.

Вася любил одну девушку, но окрутили его с другой. И тем кончилось, что обрел себе отец сына в собутыльники. Обманывали седобородый с рыжебородым себя винищем. Поскольку раньше и запаха его не знали, въелось оно в них болезненно. Поползло хозяйство по всем швам. Ольга выскочила замуж без отцовского благословения и упорхнула из ставшего постылым дома. Но Ольга хоть венчалась при родных, и кое-какую ей свадьбу справили.

А своевольная Клавдия подговорила младшую сестренку Паню вынести вечером за дверь узелок с платьишками, да и исчезла втихомолку. В доме такой раскардаш был, что отец лишь неделю спустя спохватился:

— Чтой-то я Клавдю не вижу?

Переполошились, навели справки. Доложили отцу:

— Убежала наша Клавдя с незнакомым нам человеком.

Отец запечалился.

— Зря тайком-то. Повенчали бы. Чего уж там выбирать?

— Венчать бы не получилось. Он, люди говорят, еврей.

— Ну хотя бы свадьбу собрали.

— Очнись! — взвились тетки. — Еврея, христопродавца, да в православный дом?!

Тут Георгий Иванович сам озлился:

— Нечто еврей не человек? И почему ему за каких-то стародавних анчуток грех нести?

Бабушка, она все знала, напомнила:

— У Христа мать еврейка была. Мария-то непорочная. Иль не знаете?

Уж тетки плевались, плевались. Потом крестились, крестились.

Еще дошел слух, что муж у Клавди парикмахер, И что Клавдю он приобщает к своему ремеслу.

Георгий Иванович окончательно насчет нее успокоился.

— Оно не так благородно, как с землей. Но зато работа чистая. К ним в основном господа ходят.

Был слух и об Александре Фотьиче. Видел его кто-то из сызраньских среди колодников.

Сам же Александр Фотьич, словно предвидя такую судьбу, рассказывал об арестантах на одном из чтений:

— Вы на них со злом не смотрите. Среди них есть много честных людей. Борцов за народное счастье.

Теперь, значит, сам Александр Фотьич пошагал под конвоем…

К новой жизни

Итак, Васина, Олина и Клавдина судьбы, хоть как, но решились. Остались Машурка с Паней. Пане замуж было еще рановато, а Машурке — самый раз. Невеста выросла видная. Глаза темные, каштановые волосы были густы и от природы волнисты. Паша Гуляев сказал как-то:

— Роскошные у вас волосы, Мария Георгиевна.

Пашу Машурка знала с самого раннего детства. Он был Васиным другом и ровесником. Стало быть, старше Машурки; она и смотрела на него как на старшего. Но девушки взрослеют быстрее юношей. И настало время, когда Машурка перестала чувствовать разницу в годах с Пашей. Ей даже почему-то жалеть его захотелось. Он тоже вдруг увидел, что Машурка становится взрослой, и, как было принято в домах зажиточных крестьян, стал называть ее полным именем.

На пасху христосовались. Когда были детьми, делали это не задумываясь: «Христос воскрес!» — и чмокались без всяких. Но в семнадцатую свою пасху, увидев Пашу, Машурка разволновалась. Он ей:

— Христос воскрес! — и, заметив ее волнение, тоже смутился.

Она ему едва пролепетала:

— Воистину воскрес! — и глаза долу.

Из-за того, что они долго не решались поцеловаться, поцелуй получился долгим.

После этого Паша зачастил к Голиковым.

Подойдет к окну.

— Мария Георгиевна, Вася дома

— Нет его.

— Можно, я его у вас подожду?

— Можно.

Паша ловкий, в плече сильный. Берется за высокий подоконник и легко впрыгивает в комнату. Тут его ловкость и оставляла. Садился в уголок и молча смотрел, как Машурка вяжет или вышивает.

Бабушка как-то напомнила:

— У нас дверь есть. Открывай, входи и… жди Васю.

Так было, пока не грянули беды над Голиковыми. Как грянули они, Пашиным родителям стало не интересно, что сын их водится с голиковской Машуркой. А тут еще выпала самому Паше злая доля: готовиться в солдаты. Какой же резон оставлять молодую жену на пять лет одну? Была еще неопределенность: ведь Паша-то ничего не сказал Машурке о своих чувствах! Лишь догадывалась она о них. Однако, когда отец стал всех детей торопить со свадьбами, иного мужа, чем Паша, Машурка представить себе не могла и у бога об этом просила.

А отец торопил. Начали появляться женихи из богатеньких. Что ж, Машенька была той невестой, какую иной бы взял и без богатого приданого. Приходили женихи и в возрасте. Рассматривали Машеньку. Угощали отца и брата вином. Плохо ей стало.

Тут появился Филипп Иванович Колесников. Тоже бы вроде Васю пришел проведать. Одет он в черные форменные костюм и фуражку — телеграфистом стал Филипп Иванович на железной дороге. Был он годами старше Васи и Паши, а уму непостижимая работа его делала Филиппа человеком для Машеньки загадочным и недосягаемым. А меж тем Колесников был красив. Темно-русые усы и волосы, а глаза ясные, голубые, лицо чистое, ростом хорош, строен. Это особенно стало заметно в костюме с брюками навыпуск.

Выждав, когда Машурка очутилась с ним наедине, Филипп сказал непривычно для нее по-простому откровенно и на «ты», без отчества:

— Машенька, я все понял и увидел… Если будет тебе совсем плохо, напиши мне. Я возьму тебя из твоего дома.

Вот так. И никакой волокиты со сватовством, никаких особых подходов к разговору. Оставил адрес: работал Филипп на железнодорожной станции в Калуге. И откланялся.

А в доме становилось все нетерпимей. Тетки распоряжались всем, как своим. Достаток таял. Отец торопил Машурку с замужеством. И было невообразимо жалко, что губит вино отца и Васю. К кому обратиться за советом и помощью? Только к богу…

Пошла Машурка в главную горницу. Там уже молилась бабушка. Она и так была маленькой росточком, да сотня годов пригнула ее, и незачем было ей становиться на колени. Молилась она молча. Машурка попятилась от дверей, но тут бабушка заговорила с богом вслух, и внучка невольно задержалась.

— Смотришь, кудлатый? — сердито вопрошала у бога бабушка. — Смерти мне не даешь? А сколько можно? Трех самодержцев пережила. Одного Николая и двух Александров. Третьего Александра переживаю. Мужа, дочь пережила. Неужели доброго моего зятя и внука переживу? — она погрозила богу маленьким крепким кулачком. Спохватилась. Перекрестилась. — Спаси их, господи!

Икона была под стеклом. В нем отражался дверной проем, в котором застыла Машурка, и она поняла, что бабушка могла ее видеть. Может, и ерничала она перед иконами внучке в непонятное назидание? Убежала Машурка из дому. Походила по запыленной