Обычная дорога российская - Александра Филипповна Колесникова

Через ручей была перекинута широкая доска. Лия пояснила:

— На ней мы стираем белье.

— А давай что-нибудь постираем?

Уж очень показалось заманчиво стирать белье в таком ручье, на такой доске. Лия сбегала в дом и принесла рубахи своих братьев. Мы их мылили, плясали на них босиком, споласкивали— вода так и рвала их из рук. Удивительно чистая получилась стирка. Развесили рубахи на кусты. Лия показала на огромное дерево:

— Грецкий орех. На него легко забираться. Заберемся?

Раньше я по деревьям не лазала и даже удивилась своим способностям, когда оказалась на самой макушке рядом с Лией. Я уже слыхала, что есть люди, боящиеся высоты. У нас с Лией такого страха не было. Мы даже нарочно стали качаться на ветках, при этом хохотали, повизгивали и пели, что придет в голову. С дерева хорошо виделись окружающая нас тайга и сопки. Через тайгу бежал хвост дыма, и слышался оттуда шум поезда. По небу плыли облака. Если смотреть на них долго, то они начинали походить на разных животных: облако-верблюд, облако-слон, облако-пудель. В кустарниках на равнине раздались выстрелы.

— Всеволод и Толя стреляют, — объяснила Лия, — будет вкусный ужин.

Когда мы пришли в дом, повар-китаец щипал фазанов.

Каких-то несколько часов, а мы так подружились с Лией, что плакать хотелось от предстоящей разлуки. Взрослые, похоже, тоже друг другу понравились.

— Мария Георгиевна, — говорила Надежда Всеволодовна, — вы — умница, вы управляетесь с десятичными дробями, начитаны, а зарабатываете шитьем. Я помогу вам найти дело по вашему образованию. Вот наш владивостокский адрес. Когда мы вернемся… — тут Надежда Всеволодовна посмотрела на меня и Лию. Не знаю, что было на наших лицах, но она улыбнулась и сказала как о решенном — Асенька пока останется с нами.

Мы закричали «ура» и пустились в пляс. Собравшаяся что-то возразить, мама лишь рукой махнула.

Здесь стоит объяснить, почему меня стали к тому времени называть Асей. В нашем городском дворе образовалось целое скопище тезок. Шурки, Сашки, Саньки… Вот кому-то и стукнуло выделить меня — Ася. Неправильно это: Ася — Анастасия, а не Александра. Но имя прижилось, и я стала Асей на всю жизнь.

В детстве пожить немного без мамы самостоятельной жизнью бывает даже интересно. Весь день у нас был в хлопотах. Мы усердно стирали все, что попадало под руку. Копались на огороде, катались на лошади, лазали по деревьям, собирали ягоды, грибы, орехи, приносили повару хворост для плиты. Повар был неторопливо трудолюбив. Картошку, морковку нарезал в виде звездочек, розеток, напевая вроде:

Pyськи мадама дурака,

Китайса не хочу люби,

Китайса купеза богата,

Чево-чево хочу купи.

Ясно, песенка была не китайская. Наверное, Всеволод и Толя его ей научили.

Однажды, в поздний вечер, вокруг все притаилось. Лошадь, закрытая в крепкой конюшне, перестала хрумкать сено и переступать копытами. Охотничьи собаки в молчаливом ужасе полезли под кровать. Толя и Всеволод взялись за ружья. Погасили свет, и мы все прильнули к окнам. К дому из тумана вышли два тигра. Походили, понюхали, подергали хвостами, что-то проурчали, помурлыкали и царственно удалились. Собаки, виновато виляя хвостами и поскуливая, вылезли из убежища. Лошадь захрумкала, и мы поняли, что тревога миновала.

Живя у Ланковских, я постепенно узнала историю их семьи. Лиин папа — русский польского происхождения, он служил военным врачом. Говорили, что он революционер. Его арестовали. Друзья устроили ему побег из тюрьмы за границу. Он был в Японии, а потом обретался в Маниле, на Филиппинах.

Никто из окружающих точно никогда не говорил, за какую вину перед царем арестовывали доктора. Но теперь мне ясно одно — большевиком он не был.

Но это я поняла после. А тогда чем больше я узнавала о военном враче Ланковском, тем романтичнее виделась его фигура.

Надежда Всеволодовна имела великолепное музыкальное образование и преподавала во Владивостоке по классу скрипки. Ее сыновья были отличными рисовальщиками. Всеволод — в реалистическом рисунке. Толя рисовал шаржи и карикатуры. Я, увидев их работы, тоже попробовала рисовать. Братья удивились:

— Ася, а у тебя получается.

Мне подарили краски, кисти, мама купила мне учебник рисования Буше. И увлечение рисованием осталось у меня на всю жизнь.

На пароходе

Меж тем сыновья опального врача хотели продолжать образование, а в университетские города России путь им был закрыт. К тому же Надежда Всеволодовна стала опасаться, как бы на повзрослевших детей ее не положила глаз охранка. Средства для поездки за границу Ланковские имели. Мать зарабатывала преподаванием музыки, кое-что присылал отец.

Выезд продумали так: Надежда Всеволодовна остается дома. Всеволод, Толя, Лия и я отправляемся путешествовать в Японию. Сопровождает нас моя мама. Оттуда братья едут на Филиппины, к отцу. Весной мы возвращаемся во Владивосток.

Я не знаю, насколько был велик пароход, на котором мы плыли в Японию. В детстве все кажется огромным. На пароходе много запретных мест для пассажиров: рубка, мостик, машины, трюмы… Но наш возраст давал мне и Лие право совать носы в любые люки и отсеки. Моряки, снисходительно посмеиваясь, достаточно серьезно объясняли нам, что к чему:

— Компас… Картушка… Держи зюйд-вест двести пятнадцать — притопаешь в Нагасаки.

С высоты мостика открывались широкие виды моря. Позади, за толстой трубой, оно было темным. По темноте этой особенно ярко, как широкая белая дорога, виделся наш след, и тоже белые стежки волн там и тут прошивали темную водную поверхность. Впереди, под солнцем, море казалось расплавленным, и было больно глазам смотреть на него.

Лазанье по деревьям в Желанном помогло нам скатываться или влезать по крутым трапам особенно лихо. Морякам это понравилось, и они стали относиться к нашим путешествиям по кораблю даже поощрительно. Нам показали машинное отделение. Под решетчатыми переходами двигались вдоль грохочущих механизмов люди.

— Не страшно?

— Нет! — Мы не боялись высоты.

— Это цилиндры…

— В них пар гоняет поршни, — подхватывали мы.

— Ого! Все знают.

Шатуны толщиной в столбы с грохотом вращали такой же толстый вал. Пахло машинным маслом, и шел зуд по решетчатым переходам.

— А вот сама преисподня и духи в ней. Кочегарка…

Перед жутко гудящими пламенем жерлами двигались черные от сажи, блестящие от пота люди. Их руки, бугрясь мощными мышцами, орудовали лопатами и железными пиками. Подвешенный на проволоке к потолку, качался пузатый чайник. Временами кто-либо прикладывался к его дудочке, и пот на теле светился еще сильнее.

Вечером мы вышли на