Книга тишины. Звуковой образ города - Сергей Юрьевич Румянцев

…В самом начале 1990-х годов я вдруг почувствовал, что на Тургеневской площади явно не хватает чего-то очень важного и прекрасного. Источником этого ощущения ущербной недостаточности столь долго обустраиваемого места в центре столицы было уже не застарелое сожаление по поводу бессмысленного сноса здания Тургеневской библиотеки, на месте которой ныне вечно ревет и чадит безобразное стадо сбившихся в «пробку» автомобилей. Что-то больно резало глаз сразу по выходе из вестибюля метро. И это «что-то» было связано с квадратным столбом стеклянной башни, ныне занимаемой компанией «Лукойл». Тогда под самой

крышей здания зияла громадная ниша, прикрытая сверху козырьком. Чем больше утыкался я в эту дыру взглядом, тем яснее понимал: вот идеальное место для большого «колоколея»! Если бы там висела переливающаяся в огнях подсветки гроздь издающих какой-нибудь многозвучный аккорд труб, звучащих каждый час или хотя бы в полдень! Как необходимо здесь такое заставляющее остановиться, оглянуться, посмотреть в небо, заглянуть в глубины сердца явление звукозвона! И башня, нелепым пнем торчащая в углу, с заполнением своего зияющего «дупла» обрела бы свойство стержня, блеском и звоном скрепляющего разбегающееся ныне в шумной суете место…

К сожалению, тогдашние хозяева башни недолго засиделись в ней, дальше предварительных разговоров дело не пошло. Может, просто было рано. «Время всякой вещи под небесем», – учил Екклесиаст. «Да не обольщает нас горделивое усердие, побуждая прежде времени искать того, что придет в свое время», – разъяснял Иоанн Лествичник (Лествица, 26:87). И вот зазвенели куранты Большого Кремлевского дворца (слышали ль вы?). И в Новочебоксарске рассматривают проект строительства башни со звоном. Может, сподвигнется на установку «колоколея» и «Лукойл»? Время, звени!..

Пока же, на мой взгляд и слух, звон в Москве и в целом по России находится на пороге, только-только вступает в быт и сознание «бесколокольных» поколений. Мы только начинаем вспоминать глубинные смыслы Звона, как постепенно возвращаемся к православному ощущению истории, времени жить и времени умирать. «Небесный благовест прияв сквозь звоны руха…» – ко многим ли сегодня приложимы эти слова? Кто повторит сегодня вслед за Фаустом: «Вы мне вернули жизнь, колокола…»? Пока же мы возвращаем жизнь колоколам и колокольням. И это пороговое положение звона в зашумленной звуковой среде олицетворял для меня отчаянный перезвон колоколов другой ближайшей к дому церкви – храма Воздвижения честнаго и животворящего креста Господня, что на Чистом вражке.

…По плоской крыше храма, где когда-то венчался А. П. Чехов, а потом располагался фурнитурный цех швейной фабрики «Малютка», грохочет сапогами звонарь – совсем как Арсений Авраамов, влезший на крышу дома для управления своей «гудковой». Здесь и сейчас на крыше возрожденного храма стоял навес под пластиком с перекладинами, на которых подвешены были три небольших колокола. (Стоял до последнего, 1999-го; теперь над церковью вздымается глава, и крест над куполом, и скоро подвесят на подобающее место колокола, – но я рассказываю, что было здесь все 90-е годы.)

Но и этих трех малых колоколов достаточно звонарю в гремящих по железу кровли сапогах, чтобы взвихрить атмосферу нашего прибрежного местечка буйным, веселым трезвоном, «Трезвон – один из канонических звонов Русской Православной Церкви, – пишет сотрудник Колокольного центра, замечательный композитор и звонарь старообрядческого собора в Рогожской Павел Маркелов. – Он наиболее сложен по сравнению с другими каноническими звонами, но и является наиболее ярким в музыкальном отношении выражением колокольного звона, так как по своей форме не ограничен церковными уставами… До середины XIX века трезвон назывался „тризвоном“ и подразумевал звон во все колокола трижды с небольшими перерывами… в три приема… В наше время трезвоном стали называть не только звон во все колокола трижды, но и вообще звон во все колокола. При этом сигнальная основа звона нивелируется и постепенно переходит в художественную форму со всем жанровым богатством, присущим музыкальному искусству».[212]

Насчет искусства – вопрос спорный. Однако несомненно, что (как и раньше, и теперь в звонах наших выдающихся звонарей-художников) этот безыскусный «самодельный» трезвон звонаря на плоской крыше выражает собою христианскую радость и торжество. Жители окрестных домов распахивают окна. Улыбаются чему-то прохожие. И вспоминается совсем не благостная, но многих поддержавшая в лихие времена песня Петра Лещенко:

…Так вейся ж, вейся, чубчик кучерявый!..

Почему ж «Чубчик»? Наверное, потому что здесь, рядом, в Хользуновом переулке, в старинном здании Пединститута, зарождалась когда-то новомосковская культура самодеятельной авторской гитарной песни. Слышал ли Юрий Визбор возрожденный колокольный звон Новодевичьего монастыря?.. Но этот звон определенно отозвался в струнах многих тысяч гитар по всей стране.

И этот отблеск звона для миллионов людей стал символом сокровенного общения – с природой, свободой, с горячими сердцами духовных братьев, с Богом. А начиналось все здесь: в Москве, под сенью редких реальных и сотен воображаемых и воспоминаемых колокольных звонов. Тихий звон гитар у костров, по берегам озер и рек, на горных вершинах – возносился ввысь. И чуялись уж в нем и «Колокол» Тарковского, и яростный колокольчик Александра Башлачева…

Кажется, этот гитарно-звонный сюжет остался нераспознанным теми, кто думал и писал о «шестидесятничестве», o народной культуре самодеятельной песни. Быть может, потому что господствующей давно уже стала иная точка зрения, согласно которой «шестидесятники» поддерживали иллюзии части партийного руководства в отношении «очищения» идей ленинизма и близкого уже осуществления коммунистического идеала в СССР: «Эти иллюзии частично разделяли и довольно значительные слои населения, среди них и многочисленные представители демократически настроенной интеллигенции – так называемые „шестидесятники“. Они полагали, что можно построить в СССР справедливо устроенное, социально ориентированное государство. Христианская идеология ими отвергалась как лишняя. Длительные и широкомасштабные антирелигиозные гонения (конца 50-х – начала 60-х годов. – С. Р.)вряд ли были бы успешными, если бы не индифферентность к ним существенной части населения страны».[213]

М. В. Шкаровский приводит интересные факты, касающиеся судьбы православного колокольного звона.

В ноябре 1960 года председатель Совета по делам РПЦ В. Куроедов впервые внес в ЦК КПСС предложение о запрещении колокольного звона (с. 132). В 1961-м закрытым постановлением Совмина СССР «Об усилении контроля за выполнением законодательства о культах» предусматривалось ограничение колокольного звона, «если это вызывается необходимостью и поддерживается населением». Подобная формулировка, пишет Шкаровский, «заставила на несколько десятилетий замолчать колокола почти всех храмов в стране» (с. 134). За период 1958–1964 годов, в результате антирелигиозного «последнего штурма» Хрущева Московская Патриархия лишилась почти половины действующих храмов (с. 140). В оставшихся время колокольных звонов ограничивалось до минимума. В этом отношении чрезвычайно красноречива пометка ленинградского уполномоченного Совета по делам РПЦ Жаринова на конфиденциальном докладе-донесении протоиерея А. Медведевского о положении церкви в Ленинградской